ПОРТРЕТ НА ФОНЕ ОКЕАНСКОГО ЗАЛИВА

(Пьеса-фантазия по мотивам рассказов О.Генри)

Скачать PDF

Действующие лица:
СЬЮ.
ДЖОНСИ.
БЕРМАН.
МЮРРЕЙ.
МИСТЕР ЧАЛМЕРС.
ДЭН.
ШЛЕГЕЛЬ, портной.
ДОКТОР.
МИССИС БАХМАН, заведующая отделом универсального магазина.
ПЕРВАЯ ПРОДАВЩИЦА.
ВТОРАЯ ПРОДАВЩИЦА.
ФИЛЛИПС, слуга Чалмерса.
ФИННИГЭР.
ЧЕЛОВЕК В ЦИЛИНДРЕ.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ.

СЦЕНА 1
Отдел большого универсального магазина. М и с с и с Б а х м а н, заведующая отделом, за столом проверяет счета. Входит Ш л е г е л ь.
ШЛЕГЕЛЬ. Grüsse Sie, миссис Бахман! Доброе утро во благо добрых дел!
БАХМАН. Ранние визитеры в радость, если они приносят мне прибыль. Вы из их числа?
ШЛЕГЕЛЬ. Увы, сегодня я из числа просителей, достопочтенная миссис Бахман. Но просителей благодарных и исполнительных.
БАХМАН. Шлегель, не портите мне утро! В долг не дам!
ШЛЕГЕЛЬ. Да-да! Borgen macht Sorgen. Долги доставляют хлопоты. Но несколько отрезов ткани и пара рулонов тесьмы, пылящихся в вашем магазине, спасут скромного портного от безденежья и вернутся к вам золотыми монетами сразу после Дня благодарения.
БАХМАН. Надеетесь в этот день на подаяние?
ШЛЕГЕЛЬ. Зачем обижать честного мастера, миссис? Просто в ожидании праздника все красавицы нашего квартала решили пошить новые платья у старины Шлегеля, и он не смог им отказать.
БАХМАН. Боюсь представить, что это за красавицы и что это за платья. За товаром в мой магазин едут из Техаса, Луизианы, Канзаса, Калифорнии. Неужели вы думаете, что какой-то портной с соседней улицы будет брать у меня в долг?
ШЛЕГЕЛЬ. Armut findet alle Wege und Stege. Нужда находит все дороги и тропинки, миссис Бахман. Впрочем я на вас не в обиде. (Направляется к выходу.) Должен вам сказать, что к портному с соседней улочки нередко заходят не последние люди Манхеттена.
БАХМАН. Он на меня не в обиде! Почти смешно!.. А постойте-ка! Я поторопилась с отказом. (Шлегель поспешно возвращается.) Среда ваших клиентов попадаются состоятельные холостые джентльмены?
ШЛЕГЕЛЬ. Довольно часто. При этом я заметил одну важную закономерность: перестав быть холостыми, они вскоре перестают быть состоятельными.
БАХМАН. Мистер Шлегель, у меня найдется для вас пара отрезов качественной ткани и почти задаром. Но как истинного джентльмена я попрошу вас об одной услуге.
ШЛЕГЕЛЬ. Я весь ваш, миссис Бахман.
БАХМАН. Холостым клиентам с туго набитыми кошельками рекомендуйте – ненавязчиво, но очень настоятельно – прикупить к новому костюму галстук или запонки в моем отделе нашего универсального магазина.
ШЛЕГЕЛЬ. Мне кажется, ваш магазин со дня сотворения моды не нуждался в рекламе.
БАХМАН. Магазин – да. Но, кроме галантерейного товара, у меня есть товар, на который мне хотелось бы повысить спрос.
ШЛЕГЕЛЬ. Я боюсь предположить что…
БАХМАН. Мистер Шлегель, не будьте ханжой. Вы же сами только что сожалели, что, женившись, состоятельные господа очень часто теряют свои денежки. А почему? Потому что берут себе в жены девушек своего круга. Избалованных, тщеславных и корыстных.
ШЛЕГЕЛЬ. То есть вы хотите сказать, что …
БАХМАН. Что, придя в мой магазин за кашне к своему новому костюму, богатый джентльмен может приобрести более ценный товар – невесту, удобную во всех отношениях. Не испорченную деньгами и светским обществом, покорную и благодарную по гроб жизни, при этом с приятной внешностью и хорошими манерами.
ШЛЕГЕЛЬ. Kapital hat keine Moral. Ярмарка невест?!
БАХМАН. Мистер Шлегель, наиблагороднейшее дело. Устраиваю судьбу бедных крошек отнюдь не благородных кровей и помогаю богатым мужчинам сохранить свои капиталы… За небольшое, во многом символическое вознаграждение.
ШЛЕГЕЛЬ. Заманчивое предложение… Но не по мне. Предложенный пиджачок мне не по росту. Счастливо оставаться, миссис Бахман! (Уходя.) «Zwei mal abgeschnitten und immer noch zu kurz», sagte der Schneider. «Два раза обрезал – и все равно коротко», — сказал портной.
Входит С ь ю.
БАХМАН (вслед Шлегелю). Ты обрезал себе дорогу к богатым клиентам, гнусный старикашка! (Замечает Сью.)
СЬЮ. Вы вызывали меня, миссис Бахман?
БАХМАН. Сьюди, мне нужно поговорить с тобой очень серьезно. И я надеюсь, что ты будешь более покладистой, чем этот старик немец.
СЬЮ. Более покладистой, чем старик?
БАХМАН. Не важно. Послушай, ты имеешь счастье работать в одном из самых богатых магазинов Нью-Йорка. И ты имеешь это счастье уже целую неделю. И что же происходит? Клиенты недовольны тобой!
СЬЮ. Почему? Я никого не обсчитываю, вежливо улыбаюсь и …
БАХМАН. Вот именно – вежливо! Как это недостойно продавщицы моего отдела! Где шарм? Где обаяние? Где элементарное кокетство на грани дозволенного?!
СЬЮ. Я не понимаю вас.
БАХМАН. Вокруг тебя – красивые вещи, дышащие утонченным вкусом! Знай: если тебя окружает роскошь, она – твоя, и неважно, кто платит – ты или другие!
СЬЮ. Я стараюсь выполнять свою работу ответственно.
БАХМАН. А надо – с любовью. Это не просто твоё рабочее место. Моя дорогая крошка, магазин для тебя станет школой с обширной учебной программой. Не строй такие удивленные глаза. Я знаю, зачем появляются в моем отделе такие милые создания. Осуществить свое заветное желание – получить выигрыш в брачной лотерее! И что ж, я посодействую этому. Нигде не подготовят вас так, как это сделаю я!
СЬЮ. Я приехала в этот город совсем за другой мечтой – я хочу стать художницей!
БАХМАН. Ах, эта поэзия молодости! Не пройдет и месяца, моя дорогая, как ты сама с легкостью поменяешь ее на прозу жизни. И будешь благодарна миссис Бахман за те уроки, которые она так искусно преподала тебе. (Пристально осматривает внешний вид Сью, поправляет у нее осанку, посадку головы, прическу.)
СЬЮ. Я пришла сюда заработать на краски, кисти, холсты…
БАХМАН. Скажи мне, кто наши покупатели. Правильно, женщины с высоким положением в обществе. Законодательницы мод и манер. И ты пришла сюда, чтобы взимать с них дань! (Далее сопровождает свои слова соответствующими движениями.) У одной ты копируешь жест, у второй – походку, у третьей – взгляд. А манера нести сумочку, улыбаться, приветствовать друзей, обращаться к плебеям.
СЬЮ. В живописи копия ценится намного меньше оригинала…
БАХМАН. Увы, моя детка, приходится признавать, что в жизни, как и в живописи, копий значительно больше, чем оригиналов. Да и не всякий может отличить оригинал от подделки. А значит, ее можно очень выгодно продать.
СЬЮ. Но есть же принципы…
БАХМАН. Запомни: как хороши бы ни были принципы, они хуже хороших манер. Дорогуша, христианские заповеди могут и не спасти от гибели твою пуританскую совесть; но, если ты будешь держать спину прямо и сто раз повторишь слова «призмы, пилигримы», сатана отойдет от тебя.
СЬЮ. Мне кажется, что он сейчас, наоборот, пытается подобраться ко мне как можно ближе.
БАХМАН. Мне нравится твой строптивый характер. Я думаю, твое пребывание в моем отделе – в этой атмосфере высшей утонченности и хороших манер – неизбежно окажет на тебя более глубокое влияние. И мечта, заветная мечта стать женой миллионера затрепещет в твоих руках, как пойманная опытной охотницей птица! За дело, моя красавица, пусть новый день подарит нам хорошую выручку!

СЦЕНА 2
Вечер. Небольшой городской сквер. На скамейке сидят Берман и Мюррей, в рваном костюме и надвинутой низко на лоб шляпе.
БЕРМАН. Жрать хочется. Клянусь бычьим филе, я умираю от голода. Сейчас я смог бы сожрать ресторан на Боуэр-стрит вместе с пройдохой поваром. Придумай что-нибудь, Мюррей? Сидишь здесь, сгорбившись. Воображаешь, что ты за рулем авто своего дядюшки-богача?
МЮРРЕЙ. Не забывай, что наша последняя попытка пообедать была предпринята по моей инициативе.
БЕРМАН. Клянусь куском буженины, так и было. Ну а сейчас что-нибудь приходит на ум? Ну, что же будем делать? Не подыхать же с голода.
МЮРРЕЙ. Не подыхать? Приятно это слышать от тебя. Я уже боялся, что именно это нам предстоит.
БЕРМАН. Ладно, подожди меня здесь, Мюррей. (Тяжело поднимается. Неловко прихорашивается.) Пойти на один трюк. Думаю, обернусь в полчаса. Если уловка сработает, то вернусь с кучей денег. (Уходит).
На краю аллеи появляется п о л и ц е й с к и й.
МЮРРЕЙ. Господин полицейский! Человека, который только что прошел мимо вас, зовут Берман. Год назад его уволили из газеты после суда над ним. Кажется, вынесение приговора было отложено. Полиция разыскивает его?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Зачем вы спрашиваете об этом?
МЮРРЕЙ. Может быть, за него объявлено вознаграждение. Мне знаком этот человек. Сейчас он пытается не выходить из тени. Если положено вознаграждение…
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Никаких вознаграждений! Никто его не разыскивает. И вас тоже. Так что убирайтесь отсюда! Это, видимо, ваш приятель, а вы от щедрости душевной решили сдать его. Проваливайте отсюда, или я помогу вам пинком!
МЮРРЕЙ. Человек захотел исполнить свой долг гражданина и джентльмена. А вы препятствуете исполнению закона – ловле одного из его нарушителей. (Замирает в прежней позе – сложив руки и сгорбившись.)
Появляется Б е р м а н. Он чем-то облит, в порванной рубахе с оторванным воротником и разорванной, измятой шляпе.
МЮРРЕЙ (принюхивается). Ради бога, Берман! И я ждал тебя для того, чтобы узнать, что ты зачем-то таскал бочки с помоями…
БЕРМАН. Помолчи! Я был на Эссекс-стрит и пытался сделать предложение руки и сердца Кэтрин. У нее там овощная лавка, ну ты помнишь. Кэтрин и сама как спелый персик. Я был совершенно уверен, что на прошлой неделе я обольстил ее. Ты посмотри только, что она со мной сделала! Остается надеяться, что эта дрянь хотя бы свежая! Такой великий замысел потерпел провал!
МЮРРЕЙ (с презрением). Ты хочешь сказать, что ты решил жениться на владелице овощной лавки, чтобы вытащить нас из этого позорного положения?
БЕРМАН. Это я-то? Да я женился бы на императрице Китая за одну тарелку риса. Совершил бы убийство за кусок говядины. Украл бы последнюю просвиру у нищего. Стал бы последним сектантом за ложку рагу.
МЮРРЕЙ (положив голову на руки). А я бы назвался Иудой за один стаканчик виски. За эти тридцать сребреников я бы…
БЕРМАН. Ах, да перестань! Разве ты мог бы решиться на это, Мюррей? Я всегда считал, что донос этого жалкого человек на своего босса был самым низким поступком, дальше некуда. Тот, кто предает своего друга, хуже пирата.
В сквере появляется Чарли Финнигэр, щегольски одетый, с бриллиантовой булавкой в галстуке. Внимательно разглядывает сидящих на скамье.
ФИННИГЭР. Это ты, Мэк?
БЕРМАН (живо поднимается со скамьи). Если Чарли Финнигэн спустился в эту адову яму, чтобы отыскать меня, то, видимо, для чего-то очень важного!
ФИННИГЭР. Ну, теперь вижу, что это ты, Берман. Можно тебя на несколько слов? (Отводит Бермана в сторону.) Ты знаешь, что Пикеринг сейчас под судом по обвинению во взяточничестве?
БЕРМАН. Он был моим боссом.
ФИННИГЭР. Его место, главного редактора газеты, хочет получить О’Шиа.
БЕРМАН. Что ж вполне законно.
ФИННИГЭР. Для пользы дела его нужно утопить. Ты должен дать показания против него на суде. Скажешь, что часть его взяток проходила через твои руки.
БЕРМАН. Он был…
ФИННИГЭР (перебивает). Подожди… (Достает из внутреннего кармана пиджака деньги.) Здесь пятьсот долларов. Они – твои. Двести пятьдесят сразу, остальные…
БЕРМАН (перебивает). Он был моим другом, – вот что я хотел сказать. Скорее я спущусь вместе с тобой в геенну огненную, чем буду свидетельствовать против Пикеринга. Да, я на мели, но я не предатель! Так что, Чарли Финнигэн, убирайся отсюда вместе со своими грязными деньгами!
Ф и н н и н г э р уходит. Берман возвращается на скамейку.
МЮРРЕЙ (мрачно). Знаешь, я все слышал. Мне кажется, что ты самый большой дурак на свете. Никогда такого не видел.
БЕРМАН. Ну а как бы ты поступил на моем месте?
МЮРРЕЙ. Как-как! Помог бы им приколотить Пикеринга к кресту.
БЕРМАН. Прости, мы с тобой разные люди. Город делится на две части – ту, что идет вверх от Сорок второй, и ту, что идет вниз от Четырнадцатой. Ты из другой части. У каждого из нас свой светофор.
Молчание. Берман медленно поднимается со скамьи, ковыляя, направляется к выходу. По аллее стремительно бежит высокий молодой человек в цилиндре. Вдруг, заметив Мюррея, он резко останавливается и пытается увлечь за собою. Берман наблюдает за ними.
ЧЕЛОВЕК В ЦИЛИНДРЕ. Джерри! Какая удача! А я хотел искать тебя завтра с утра. Старик сдался. Теперь ты снова в фаворе. Поздравляю! Приходи в офис завтра утром – все деньги твои, сколько пожелаешь.
МЮРРЕЙ (спрашивает, отвернувшись). Ну а это … брачное дельце?
ЧЕЛОВЕК В ЦИЛИНДРЕ. Ну… да, да, конечно, твой дядя надеется, что твое обручение с мисс Вандерхерст будет…
МЮРРЕЙ. Пока! (Отходит в сторону.)
ЧЕЛОВЕК В ЦИЛИНДРЕ (хватает Мюррея за руку). Ты что, обезумел? Ты сможешь отказаться от двух миллионов из-за…
МЮРРЕЙ (торжествуя). Старина, ты видел шнобель мисс Вандерхерст?
ЧЕЛОВЕК В ЦИЛИНДРЕ. Но, Джерри, будь здравомыслящим человеком. Мисс Вандерхерст наследует огромное состояние и …
МЮРРЕЙ. Нет, ты видел ее шнобель?
ЧЕЛОВЕК В ЦИЛИНДРЕ. Ну видел… Должен согласиться, что носик у нее не…
МЮРРЕЙ. Пока! Мой друг заждался меня. Я процитирую его и скажу, чтобы ты передал дядюшке следующее: «ничего не поделаешь». Спокойной ночи! (Обращается к Берману). Слабосильный принц Гэл, лишившись шпаги и наследства, не спеша бредет навстречу своему мрачному Фальстафу! Мой друг Фальстаф, я – с тобой, чтобы вместе бесцельно бродить по горбатым нью-йоркским улочкам.
Уходят, обнявшись.

СЦЕНА 3
Студия Джонси и Сью.
ДЖОНСИ. Ну и глупышка ты, Сью! Торчишь в своем магазине за восемь долларов в неделю! На прошлой неделе я положила в карман восемнадцать пятьдесят. Конечно, гладить не так престижно, как стоять за прилавком, зато гладильщицы меньше десяти долларов не получают. И чем моя работа унизительнее твоей?
СЬЮ. Ну и бери ее себе! А мне довольно и восьми долларов и одной комнаты на двоих. Мне нравятся красивые вещи и шикарная публика вокруг меня. И потом, у нас там шикарные возможности! Одна продавщица в отделе перчаток вышла за миллионера! Чем я хуже? Не хочу хвастать своей наружностью, но я по мелочам не играю. Ну а что ждет меня в прачечной?
ДЖОНСИ. Там я встретила Дэна! Он забирал свою рубашку и воротнички, а я гладила на первой доске. Это самое престижное у нас место. Он говорит, что сразу заприметил мои руки – такие белые и круглые. У меня были закатаны рукава. В прачечную приходят очень приличные люди: белье они приносят в чемоданчике и очень чинно ведут себя.
СЬЮ. Стойкий, верный, неизменный Дэн!
ДЖОНСИ (смеясь). Да, моя верная тень при любом освещении! Он относится к тем хорошим людям, которых не замечаешь, когда они рядом, но которых часто вспоминаешь, когда их нет. (Серьезно.) Дэн хочет, чтобы мы поженились.
СЬЮ. Вот как!
ДЖОНСИ. А к чему мне это? Я сама себе хозяйка и трачу свои деньги, как хочу. А он позволит мне работать? Послушай, Сью, что ты торчишь в своей лавчонке? Одно твое слово, и я устрою тебя в прачечную. Ты бы сбавила важности, зато заработала бы.
СЬЮ. Тут дело не в важности. Я останусь в магазине и на половине оплаты. Мне нужен шанс. Я ведь не собираюсь провести за прилавком всю жизнь. Каждый день я узнаю что-нибудь новое. Я обслуживаю богатых и воспитанных людей, и ничего не проходит мимо моего внимания.
ДЖОНСИ. Изловила своего богача?
СЬЮ. Пока еще нет. Выбираю.
ДЖОНСИ. Бог ты мой, она выбирает! Смотри, Сьюди, не упусти, если подвернется хоть один даже с неполным миллионом в кармане. А вообще, миллионеры и не думают о девушках вроде нас с тобой.
СЬЮ. Тем хуже для них, мы бы научили их обращаться с деньгами.
ДЖОНСИ. Если какой-нибудь захотел бы познакомиться со мной, я бы хлопнулась в обморок!
СЬЮ. Ничего в этих знакомствах нет особенного. Просто с такими щеголями нужно быть начеку.
ДЖОНСИ (смеясь). Не знаю, попадется ли миллионер на такую приманку. Ладно уж! Хочешь важничать – важничай. А по мне и моя работа хороша, раз платят, как надо; зато уж после работы я хочу носить самое нарядное, что мне по карману. Смотри, а вдруг я раньше тебя изловлю золотую рыбку. (Стук в дверь.) А вот и Дэн!
Входит Д э н.
ДЖОНСИ. Мой друг – мистер Оуэнс. А это мисс Дэнфорс, познакомьтесь.
ДЭН. Очень рад, мисс Дэнфорс. (Протягивает руку Сью.) Джонси много говорила о вас.
СЬЮ. Благодарю. (Дотрагивается до его ладони кончиками пальцев.) Она упоминала о вас… изредка.
ДЖОНСИ (хихикая). Где ты подцепила это рукопожатие?
СЬЮ. Тем более можешь быть уверена, что ему стоит научиться.
ДЖОНСИ. А мне оно ни к чему. Придумано, чтобы красоваться брильянтовыми кольцами. Вот когда они у меня будут, я попробую.
СЬЮ. Сначала научись, тогда, может, и бриллианты появятся.
ДЭН (весело улыбаясь). Ну, чтобы покончить с этим спором, позвольте мне внести предложение. Поскольку у меня нет возможности повести вас в ювелирный магазин, может быть, отправимся в театр? У меня есть билеты. Давайте поглядим на театральные драгоценности, раз уж настоящие камешки не про нас.

СЦЕНА 4
Комната в богато обставленной городской квартире. У окна со скучающим видом стоит Карлсон Чалмерс. Входит Филлипс с подносом в руках.
ФИЛЛИПС. Вечерняя почта, сэр! (Кладет письма на стол.)
Чалмерс подходит к столу, читает надписи на конвертах, равнодушно кидает их на стол. Снова подходит к окну. Молчание.
ФИЛЛИПС. Вы обедаете дома, сэр, или будут другие распоряжения?
ЧАЛМЕРС. Дома. И ровно через полчаса.
Филлипс собирается уйти.
ЧАЛМЕРС. Обождите. Что это за вереница люди в конце сквера? А один человек что-то говорит им, взобравшись на какое-то возвышение.
ФИЛЛИПС. Это бездомные, сэр. А человек на ящике старается устроить их на ночлег. Он просит у прохожих деньги и посылает на них в ночлежку в порядке очередности бездомных.
ЧАЛМЕРС. Приведите одного из этих людей пообедать со мной.
ФИЛЛИПС. Кото… которого же?..
ЧАЛМЕРС. Любого. По вашему усмотрению. Проследите только, чтобы он был по возможности трезв, и некоторая доля внешней опрятности тоже не будет поставлена ему в вину. Ступайте.
Официанты проворно накрывают стол на две персоны.
Чалмерс усаживается за стол. Филлипс торжественно вводит дрожащего от холода Бермана. На нем потрепанный пиджак, застегнутый до ворота, из-под которого выглядывает край воротника рубашки.
ЧАЛМЕРС (поднимаясь навстречу гостю). Я буду вам весьма признателен, если вы не откажетесь отобедать со мной.
БЕРМАН (резко и вызывающе). Моя фамилия – Берман. Объявляю это на тот случай, если вы, как и я, любите знать, с кем разделяете сегодня обед.
ЧАЛМЕРС. А моя – Чалмерс, и я только что хотел представиться вам. Прошу вас занять место за столом.
Берман усаживается на пододвинутый Филлипсом стул. Слуга подает ему блюда.
БЕРМАН. Неплохо. Обед, надеюсь, будет из разных блюд? Ну что ж, любезный правитель Багдада, я готов выступить в роли Шехерезады от закуски до зубочистки. Впервые после моего краха встречаю калифа настоящего восточного размаха. Везение, что ни говори! Я был сорок третьим в очереди на ночлег, когда меня пригласили на пир. А у меня было не больше шансов поесть сегодня, чем стать завтра премьер-министром. Как желаете ознакомиться с печальной повестью моей жизни: по одной главе с каждым новым блюдом или все жизнеописание залпом за кофе и сигарами?
ЧАЛМЕРС (улыбаясь). Вы, видимо, уже имеете опыт занимать кого-то баснями? Но буду откровенен: мне просто неожиданно захотелось пригласить какого-нибудь незнакомца разделить со мной вечернюю трапезу. Поверьте, я не собирался докучать вам расспросами.
БЕРМАН. А, бросьте! (С аппетитом ест и одновременно говорит). Я совсем не против. Стоит кому-то примерить на меня роль Шахерезады, как я превращаюсь в заправский альманах восточных сказок, удобный для чтения. Признаюсь, у бездомных есть своя такса на этот случай. Ведь обязательно найдется кто-нибудь, кому захочется узнать, что же стало причиной нашего падения. За сэндвич и пинту пива мы обычно рассказываем, что виной всему была выпивка. За кусок буженины и чашку кофе сообщаем историю из популярной серии «Жестокий работодатель, или Страшная болезнь и потеря работы». За бифштекс и три десятка центов на ночлежку исполняется душераздирающая трагедия внезапного банкротства и постепенного падения на дно. Но с благотворительностью такого размаха, как у вас, я встречаюсь впервые. Поэтому я хочу быть честным. Какая плата может быть лучше этого? И расскажу вам, мистер Чалмерс, подлинную историю моей жизни, если вы согласны ее выслушать. Не знаю, сможете ли вы поверить в нее.
Филлипс убирает со стола, приносит кофе и сигареты. Берман, с довольным видом откинувшись на спинку стула, закуривает.
БЕРМАН. Слыхали вы когда-нибудь о Шеррарде Пальмере?
ЧАЛМЕРС. Мне знакомо это имя. Если не ошибаюсь, так звали художник, который несколько лет назад имел большую известность.
БЕРМАН. Пять лет назад. После этого я опустился на дно, как жалкий кусок свинца. Шеррард Пальмер – это я! Последний написанный мною портрет был продан за две тысячи долларов. А затем – всё, никто не хотел мне позировать, даже если я предлагал рисовать портрет даром.
ЧАЛМЕРС. Что же произошло? Ведь газеты называли вас модным художником.
БЕРМАН. Очень странная вещь. Я заканчивал портрет, и все, кто его увидел, начинали как-то загадочно перешептываться и переглядываться.
ЧАЛМЕРС. И что это значило?
БЕРМАН. Скоро я понял, в чем было дело. Мои портреты выявляли скрытые черты характера изображенного на них человека. Это получалось не намеренно, просто я рисовал то, что видел. Воплощенная мною истина меня и сгубила. Некоторые заказчики приходили в бешенство и отказывались брать портреты. Одна очень красивая, блистающая в свете дама заказала мне портрет. Не могу забыть странное выражение лица ее мужа, когда он увидел портрет своей жены, а через неделю до меня дошли слухи, что он возбудил дело о разводе.
ЧАЛМЕРС. Теперь я тоже припоминаю случай с одним моим знакомым. Он рассказывал, как увидел в студии художника Пальмера портрет банкира, которому заложил деньги. Знакомого поразил тот портрет.
БЕРМАН. Да! «Боже милостивый! – удивлялся тогда этот человек. – Неужто у него в самом деле такое выражение лица?» Я уверял его, что все находят в этом портрете очень большое сходство с оригиналом. «Я как-то никогда не замечал такого выражения в его глазах, – сказал он. – Пожалуй, я заеду в банк и сниму со счета свои деньги».
ЧАЛМЕРС. И он отправился в банк, но его денег там уже не оказалось, как, впрочем, и самого банкира.
Курят в молчании.
БЕРМАН. Прошло не так уж много времени, и я перестал получать заказы и бросил своё художество. Некоторое время работал художником в газете, потом литографом, но все неудачно. Тогда я начал искать утешения на груди старушки выпивки, и вот очутился в очереди на ночлежку и развлекаю душещипательными историями подателей милостыни на базарах нищеты. Не устал ли ты от моей правдивой повести, о калиф? Я могу, если желаешь, исполнить трагедию, но там требуется прослезиться, а я боюсь, что после такого обеда не смогу оросить соленой влагой свои глаза.
ЧАЛМЕРС. О нет, нет! История вашей жизни очень заинтересовала меня. А были ли среди ваших портретов такие, которые выдерживали испытание истиной?
БЕРМАН. Конечно, были. По преимуществу портреты детей. Но немало было и женских, и мужских. Не все люди плохи, знаете ли. А хорошему человеку не страшна кисть художника, он хорош и на портрете.
ЧАЛМЕРС. Мистер Пальмер, у меня есть к вам деловое предложение. Я обеспечиваю вам крышу над головой, сытные обеды и хорошие сигары, а вы со своей стороны снова становитесь художником, но только под фамилией Берман. К вам в студию станут приходить люди, портреты которых я буду заказывать вам. А потом я просто должен буду видеть то, что вы нарисовали.
БЕРМАН. Что ж, я приму ваше предложение, мистер Чалмерс. Без этого картина падения была бы неполной. Благодарю. И спасибо за превосходный обед. Сегодня я буду спать без задних ног, и мне приснится Багдад. Лишь бы наутро все это и вправду не оказалось сном.
Берман направляется к двери, оборачивается перед тем, как выйти.
БЕРМАН. Мистер Чалмерс, и напоследок один вопрос, раз уж сделка заключена: чем вы занимаетесь?
ЧАЛМЕРС. Я адвокат, мистер Берман. Прощайте.
БЕРМАН. Прощайте, о калиф из калифов! До встречи. (Уходит).

СЦЕНА 5
Студия Сью и Джонси. На подоконнике сидит Б е р м а н. Д ж о н с и в кресле занимается рукоделием.
ДЖОНСИ. Мистер Берман, ваши картины – просто прелесть! Особенно портреты. Когда я полгода назад приехала в Нью-Йорк искать работы, я и на самый кончик этой иглы не могла представить, что по соседству со мной будет жить такой художник.
БЕРМАН. Моя милая Джонси, полгода назад моим домом был сквер. И, черт побери, желание мазать краску на холст отступило перед желанием намазать масло на хлеб! Но судьба-индейка вдруг оказалась прозорливой бестией! Свела меня с мистером Чалмерсом, а потом с двумя милыми барышнями, которые на старости лет стали мне семьей.
ДЖОНСИ. К чему такие громкие слова, старина Берман! Но что правда: Сью благодаря вам начала рисовать. И некоторые ее картинки уже пользуются популярностью у некоторых ценителей дамского искусства. (Смеется.) Но Сью неприступна, как Денали. И у меня складывается впечатление, что наша охотница за миллионерами опустила копьё. Чего стоит её фраза (передразнивает): «Джоанна, так ли уж нужен каракуль сердцам, которые он покрывает?»
Смеются.
ДЖОНСИ. Кстати, о каракулях. На День благодарения у меня будет алое платье!
БЕРМАН. Алый цвет сейчас в моде. Хотя девушка должна быть осторожна, когда воображает, что она может носить алый цвет независимо от своего цвета лица и чужих убеждений.
ДЖОНСИ (смеясь). Или когда императоры думают, что их алые мантии не изнашиваются.
БЕРМАН. Другие цвета тоже не менее популярны. Я на днях видел премиленькую дамочку – такая оливково-зеленая птичка. Темные оттенки красного могут быть очень эффектными…
ДЖОНСИ. Мистер Берман, послушав вас, поклонники алого цвета могут испытать разочарование. Но не я! Я экономила восемь месяцев и скопила восемнадцать долларов. Из этих денег я купила материал для алого платья и заплатила вашему приятелю Шлегелю четыре доллара вперед за работу. Сегодня будут уплачены оставшиеся четыре доллара. И тогда крошка Джонси в праздник – в новом платье! Может ли жизнь предложить девушке что-либо более восхитительное?
БЕРМАН. Молодость должна иметь удовольствия, если она не хочет зачахнуть. Даю голову на отсечение, что алый цвет будет тебе к лицу! Пойду к себе. Скоро заявится старина Шлегель пропустить по стаканчику вина. Да еще должен зайти господин Чалмерс. Его судебные дела пошли в гору, и он благодарит за это меня. В отличие от клиентов господина адвоката, их портреты рассказывают ему только правду.
ДЖОНСИ. Люди могут улыбаться и придавать своему лицу лживое выражение, но портреты этого делать не умеют.
БЕРМАН. Черт возьми, Джонси, не устроить ли из них картинную галерею в Твидовом суде?
ДЖОНСИ. Ну, тогда мир погрязнет в добродетели, и Чалмерс и вы лишитесь заработка.
БЕРМАН. И вот так устроен мир: стоит злу пойти на попятную – и многое в жизни теряет смысл. (Смеются.) Передай Сью, что завтра жду ее рисовать. (Уходит.)
Входит С ь ю.
СЬЮ. Она говорит, чтоб я убиралась вон! Бездушная старуха! Я задолжала за комнату четыре доллара, и она пообещала к вечеру выставить мои вещи за порог. У меня нет ни одного цента…
ДЖОНСИ. У тебя вчера были деньги!
СЬЮ. Я купила на них краски. Я думала, что хозяйка подождет с квартирной платой до будущей недели. (Плачет.)
Джонси подает Сью деньги.
СЬЮ. Спасительница моя! Я сейчас заплачу этой злой ведьме, а потом мы отправимся с тобой на праздничный обед в мой магазин, как и хотели. Я верну тебе эти деньги по доллару в неделю, - честное слово. (Выбегает из комнаты.)
Джонси продолжает шить. Вбегает Сью.
СЬЮ. Ты почему до сих пор не одета? А что, на спине платье хорошо сидит, посмотри-ка? Согласись, что эти вставки из бархата безумно шикарны? Почему ты до сих пор не одета, Джонси?
ДЖОНСИ. Мое алое платье не готово. Я не пойду на обед.
СЬЮ. Вот ужас-то! Мне страшно жаль тебя, Джоанна. Надевай что-нибудь другое, и пойдем. Ведь будут только наши магазинные.
ДЖОНСИ. Я мечтала об алом платье. Если у меня его нет, я не пойду. Не беспокойся обо мне. Беги, а то опоздаешь. Ты неотразима в этом платье.
Сью целует подругу и убегает. Через некоторое время в дверях появляется Ш л е г е л ь.
ШЛЕГЕЛЬ. Grüsse Sie! Мисс Джонси, я не дождался вас и пришел сам. Wenn der Berg nicht zum Propheten kommt, muss der Prophet zum Berge gehen. Если гора не идет к пророку, то пророк должен подойти к горе. Платье готово – принимайте! А я спешу принять стаканчик доброго вина у приятеля Бермана.
ДЖОНСИ. Мистер Шлегель, я не покупаю платье. Я не могу уплатить четыре доллара, которые должна за него.
ШЛЕГЕЛЬ. Donnerwetter! Отчего это у вас такой унылый вид? Заберите ваше платье. Когда-нибудь заплатите. Разве я не вижу, как вы проходите мимо моего магазина каждый день уже два года? Оттого, что я шью платья, я не должен понимать людей? Вы мне потом заплатите, когда сможете. Забирайте платье. Оно мне очень удалось. Вы будете в нем очень хорошенькой. Да. Заплатите, когда сможете…Macht’s gut! (Уходит.)

СЦЕНА 6
Студия Бермана. Б е р м а н и Ш л е г е л ь, развалясь в креслах, потягивают вино и неспешно ведут беседу.
ШЛЕГЕЛЬ. Schön ist der Herbst, doch schöner sein Wein. Осень хороша, однако осеннее вино ещё лучше.
БЕРМАН. Старина Шлегель, вот и я обрел тот покой, когда путника наконец-то отпускает тоска вечного пути, он садится на обочину своей дороги, всматривается во все стороны горизонта и понимает: есть один только путь – это путь к себе. Самый трудный, самый долгий и самый важный на свете…
ШЛЕГЕЛЬ. Приятель, вино, как видно, не идет тебе на пользу. Брось свои философствования! Перед праздничным обедом с семьей я заскочил к тебе не за тем, чтобы ты пел за упокой и корчил из себя Сенеку.
БЕРМАН. Ну-ну, не ворчи, дружище. Старик Берман нашел в тебе доброго соседа и верного собутыльника.
ШЛЕГЕЛЬ. Вот-вот! Ein gutter Nachbaristmehr wert als ein Bruder in der Ferne. Хороший сосед стоит дороже, чем брат вдалеке.
БЕРМАН. Последнее время судьба дарит мне замечательных людей. Только вот не попросит ли она взамен чего-нибудь такого…
ШЛЕГЕЛЬ. Не нравятся мне сегодня твои разговоры, Берман. Благодари Бога, что имеешь то, что имеешь, и брось скулить.
Входит Ч а л м е р с.
ЧАЛМЕРС. Добрый вечер, господа! (Подходит к окну.) Что за милая мисс повстречалась мне сейчас на лестничной клетке? Удивительное создание в алом платье.
ШЛЕГЕЛЬ. Создателем этого шедевра являюсь я! Будем знакомы – Шлегель.
ЧАЛМЕРС. Вы ее отец?
БЕРМАН. Он ее портной. А это мисс Джонси. (Подходит к окну.) Дождь усиливается, а у нее ни зонтика, ни галош.
ЧАЛМЕРС. Только алое платье. Смотрите, люди спешат укрыться от дождя, а эта красивая, спокойная девушка со счастливыми глазами идет в алом платье среди бури, словно прогуливаясь в саду под летними небесами.
ШЛЕГЕЛЬ. Людям с туго набитыми кошельками и гардеробными шкафами не понять, что значит жить в постоянной тоске по красивым вещам и недоедать в течение восьми месяцев, чтобы свести воедино алое платье и праздничный день. Что ей теперь до дождя, града, вихря, снега, циклона?
БЕРМАН. Да, холодные струи благодарственного дождя ей ни по чем. Пускай непогода разыгрывается вовсю. Изголодавшееся сердце должно получить хоть одну крупицу счастья за год.
ЧАЛМЕРС. Берман, подарите и моему изголодавшемуся сердцу благодатную крупицу – нарисуйте мне портрет этой девушки. Алое платье обязательно. Но совсем не обязателен осенний дождь нью-йоркских улиц. Пусть это будет голубое сияние океанского залива. Так, я ведь к вам по делу. (Подходит к мольбертам с расставленными на них картинами. Вдруг в недоумении останавливается перед одной из них.) Что это?! Я не заказывал этого портрета!
БЕРМАН. Это так… Вольный порыв художника. «Слабосильный принц Гэл, лишившийся шпаги и наследства…» Мой приятель Мюррей, когда-то деливший со мною голод и холод нищих дней и ночей. Я написал его портрет по памяти. Я не знаю, что с ним с того самого вечера, когда голодная Шахерезада была приглашена на обед к вам, мистер Чалмерс.
ЧАЛМЕРС (задумчиво). Да… Странно… Странно все это… Я не думаю, что это просто совпадение… Знаете, мне нужно идти. Прощайте. Увидимся. (Быстро уходит.)
БЕРМАН. Что все это значит, черт побери?! Зачем портрет Джонси? При чем тут портрет Мюррея? И где моя оплата, в конце концов?
ШЛЕГЕЛЬ. Was im Schnee verborgen, kommt bei Tauwetter heraus. Что спрятано в снегу, то выйдет наружу при оттепели. Терпение, мой друг. Где же твой хваленый покой, созерцающий путник? Давай лучше выпьем еще по бокалу вина, и расскажем друг другу по одной истории, на которые так щедра жизнь художника и портного.

СЦЕНА 7
Празднично украшенный отдел универсального магазина. На прилавках, вместо товара, угощения. Звучит музыка. Миссис Бахман, нарядно одетые продавщицы и их гости весело переговариваются, смеются, поднимают бокалы.
Среди гостей – Ф и н н и г э р, Д о к т о р, Ч е л о в е к в ц и л и н д р е.
БАХМАН. Друзья! Как прекрасно, что мы собрались здесь именно на этот праздник – на День благодарения! Он так удачно сочетается с осенью, временем собирать урожай, подводить итоги…
ДОКТОР. Праздник индейки, клюквенного соуса и яблочного пирога!
БАХМАН. Мой милый братец, ты как всегда мило ворчишь. Родной мой, подумай о том, как много хорошего есть в нашей жизни и как много хорошего предстоит!
ДОКТОР. Нам предстоит череда пустых традиций, которыми мы пытаемся прикрыть свою ущербную душу. Помоги ближнему, пожертвуй обездоленному, накорми голодного… Почему мы вспоминаем об этом только в День благодарения? Мы превращаем благотворительность в откуп от Бога, чтобы потом в течение года благополучно не вспоминать о нем!
БАХМАН. Ну что за речи! Не омрачай этот светлый день самобичеванием. Дорогой мой, твое мрачное настроение – издержка твоей профессии. Город опять охватила эпидемия простуды? Не весь Нью-Йорк привит вакциной добродетели? Брось, выпей вина, и пусть твоя душа наполнится пением!
Человек в цилиндре отводит в сторону Финнигэра.
ЧЕЛОВЕК В ЦИЛИНДРЕ. Миссис Бахман опять приводит в чувство своего строптивого братца.
ФИННИГЭР. Зачем же он здесь?
ЧЕЛОВЕК В ЦИЛИНДРЕ. У него слишком безупречная репутация в городе, и это нам на руку. Его присутствие отводит подозрения от нашего круга.
ФИННИГЭР. Чем же так свят этот доктор?
ЧЕЛОВЕК В ЦИЛИНДРЕ. Неоправданно честен. Бесплатно лечит нуждающихся…
ФИННИГЭР. Поверьте мне, за всем стоит своя выгода. Даже у таких аскетов, как он.
ЧЕЛОВЕК В ЦИЛИНДРЕ. Советую вам присмотреться вон к той мисс. (Указывает на Сью.) Миссис Бахман настоятельно рекомендует.
Финнигэр рассматривает Сью, одобрительно кивает, подходит к ней и затевает разговор. К Человеку в цилиндре подходит миссис Бахман.
БАХМАН. Ну, чем порадуете меня сегодня?
ЧЕЛОВЕК В ЦИЛИНДРЕ. Мистер Наварро, старший компаньон фирмы из Кактус-сити, штата Техас. Прибыл в Нью-Йорк на днях.
БАХМАН. Ха, черный сюртук, широкополая шляпа, стоячий воротничок четыре дюйма в высоту, с отворотами, и черный кованого железа галстук?! Таков портрет этого джентльмена?
ЧЕЛОВЕК В ЦИЛИНДРЕ. Вы как всегда проницательны, миссис Бахман. Добавим только, что свой кованый галстук мистер Наварро закалывает бриллиантовой булавкой.
БАХМАН. Ммммм… Ну такой аксессуар существенно меняет дело.
ЧЕЛОВЕК В ЦИЛИНДРЕ. Так вот, мистер Наварро, совершая закупки в вашем магазине, испытал, так сказать, романтический восторг. Увидев одну из ваших продавщиц, он сначала буквально застыл, как гранитный утес над каньоном, а потом, видимо, стал перебирать в памяти лучшие участки в Кактус-Сити, раздумывая, где построить дом для будущей жены… которая в этот момент, ни о чем не подозревая, упаковывала его товар.
БАХМАН. Ну что ж, мне нравится направление мысли ковбоя из Техаса. Пройдемте обсудим это в более спокойном месте. (Уходят.)
Несколько продавщиц собираются в кружок, что-то обсуждают. Слышится обрывок фразы: «А я ему говорю: "Нахал! Да как вы смеете говорить мне такие вещи? За кого вы меня принимаете?" А он мне отвечает…» Одна из них обращает внимание, что Финнигэр отходит от Сью.
ПЕРВАЯ ПРОДАВЩИЦА. В чем дело, Сьюди? Почему ты его спровадила? По-моему, товар что надо.
СЬЮ. Он-то? Не для меня. А ты заметила, какой у него костюм! И у него фальшивое кольцо с печаткой. Нет, мне подделок не надо.
ВТОРАЯ ПРОДАВЩИЦА. Наша крошка Сью – непростая штучка! Угодить ей – немыслимое дело. Как-то миссис Бахман и шикарные кавалеры пригласили нас с ней в ресторан. Обед происходил в одном из тех модных кафе, где заказы на столики к Новому году принимаются за год вперед.
СЬЮ. «Шикарных» кавалеров было двое. Один лыс. Видимо, его волосы развеял вихрь удовольствий. Другой – молодой человек, который чрезвычайно убедительно доказывал свою значительность и пресыщенность жизнью. Во-первых, он клялся, что вино никуда не годится…
ВТОРАЯ ПРОДАВЩИЦА (перебивая). А во-вторых, носил бриллиантовые запонки! Этот юноша узрел в Сьюди массу неотразимых достоинств.
СЬЮ. И главное из них – он вообще неравнодушен к продавщицам.
ВТОРАЯ ПРОДАВЩИЦА. Как говорит миссис Бахман, в этом безыскусственная простота твоего класса замечательно бы соединялась с манерами его круга. И вот на следующий день он по всем правилам сделал ей предложение руки и сердца…
ВСЕ. И что?!
ВТОРАЯ ПРОДАВЩИЦА. Сьюди отказала! Потому что полная идиотка! Это же был племянник самого настоящего миллионера! И ведь он говорил всерьез.
ПЕРВАЯ ПРОДАВЩИЦА. Нет, ты окончательно сошла с ума, Сью!
СЬЮ. Ты думаешь? Ах, значит, надо было согласиться? Прежде всего, он не такой уж миллионер. Семья дает ему всего двадцать тысяч в год на расходы, лысый весь вечер над этим смеялся.
ПЕРВАЯ ПРОДАВЩИЦА. Что ты воображаешь? Тебе что, мало? Может, ты хочешь выйти замуж сразу и за Рокфеллера, и за короля Испании, ну и прочую компанию? Тебе двадцати тысяч в год мало?
СЬЮ. Тут дело не только в деньгах, Кэрри. Лысый поймал его на вранье. А я лжецов не выношу. Одним словом, он мне не понравился – вот и все. Меня дешево не купишь. Это правда – я хочу подцепить богача. Но мне нужно, чтобы это был человек, а не просто громыхающая копилка.
ПЕРВАЯ ПРОДАВЩИЦА. Тебе место в психиатрической больнице.
СЬЮ. Я желаю чувствовать себя настоящей охотницей за мужчинами. Магазин – мой лес; зачастую, когда дичь кажется крупной и красивой, я поднимаю ружье, навожу на цель, но каждый раз что-то удерживает меня от выстрела. Что это? Инстинкт охотницы, или, может быть, интуиция женщины?
Продавщицы в недоумении отворачиваются от нее.
Музыка звучит громче. На сцене появляется м и с с и с Б а х м а н в сопровождении полицейского, которому она что-то объясняет. Финнигэр и полицейский замечают друг друга. Полицейский направляется к Финнигэру, тот скрывается за занавесом, полицейский устремляется за ним.
ДОКТОР (обращаясь к Сью). Милая мисс, как видите, инстинкт опять не подвел вас. Дичь досталась другому охотнику. И я воспринимаю это как добрый знак. Вокруг моей сестры вьются подозрительные экземпляры. Поверьте, я не сторонник морализма. Как говорил Гейне, «попивая вино тайком, проповедовать воду публично» – так вот это не по мне. Иногда прогулка под осенним дождем в День благодарения бывает приятнее компании, собравшейся чествовать индейку.
СЬЮ. Доктор, я с вами. Под дождь. Вы поступите очень благородно, если проводите даму и займете ее интересной беседой. (Уходят.)

СЦЕНА 8.
Студия Сью и Джонси. Сью работает за мольбертом, Джонси неподвижно лежит на кровати.
СЬЮ. Улицы в нашем квартале перепутались и переломались в короткие полоски. Они образуют странные углы и кривые линии. Представляешь, Джонси, одна улица там даже пересекает самое себя раза два. И мне как художнику хочется открыть весьма ценное свойство этой улицы. (С напускной веселостью.) Предположим, сборщик из магазина со счетом за краски, бумагу и холст повстречает там самого себя, идущего восвояси, не получив ни единого цента по счету!
Джонси не реагирует на слова Сью.
СЬЮ. Джоанна, помнишь, как мы познакомились с тобой? Две обворожительные красотки: одна из штата Мэн, а другая из Калифорнии – встретились в ресторанчике на Восьмой улице и нашли, что их взгляды на жизнь, цикорный салат и модные юбки вполне совпадают! В результате…
Раздается стук в дверь. Входит Д о к т о р.
ДОКТОР (осматривая Джонси). Ну, что, моя милая леди, я могу сказать вам. Неприветливый чужак, которого доктора именуют Пневмонией, незримо разгуливает по городу, касаясь то одного, то другого своими ледяными пальцами.
СЬЮ. Господин доктор, да вы поэт!
ДОКТОР. Я-то, может быть и поэт. А вот господина Пневмонию никак нельзя было назвать галантным старым джентльменом. Миниатюрная девушка, малокровная от калифорнийских зефиров, должна стать достойным противником для дюжего старого тупицы с красными кулачищами и одышкой. (Незаметным для Джонси кивком головы просит Сью выйти).
Доктор, а за ним следом Сью выходят на лестничную площадку. Разговаривают вполголоса.
ДОКТОР. У нее один шанс… ну, скажем, против десяти. И то в том случае, если она сама захочет жить. Вся наша медицина теряет смысл, когда люди начинают действовать в интересах гробовщика. Ваша подруга решила, что ей уже не поправиться. О чем она думает?
СЬЮ. Ей… ей очень хотелось, чтобы я написала ее портрет красками. На фоне океанского залива.
ДОКТОР. Портрет? Какая чепуха! Не занимает ли ее душу что-нибудь такое, о чем действительно стоило бы думать, – например, мужчина?
СЬЮ. Мужчина? Неужели мужчина стоит… Да нет, доктор, ничего подобного нет.
ДОКТОР. Ну, тогда она просто ослабла. Я сделаю все, что в моих силах. Главное, чтобы пациент не начал считать кареты в своей похоронной процессии. Если вам удастся добиться, чтобы она хоть один раз спросила, какого фасона пальто будут носить этой зимой, я вам ручаюсь, что у нее будет один шанс из пяти вместо одного из десяти. (Уходит).
Сью вытирает слезы и, насвистывая, заходит в студию. Джонси неподвижно лежит на кровати. Сью перестает насвистывать, встает за мольберт, продолжает рисовать.
ДЖОНСИ. Двенадцать… (Пауза). Одиннадцать… (Пауза). Десять и девять… (Пауза). Восемь и семь – почти одновременно.
Сью смотрит за окно на старый плющ, который заплел до половины кирпичную стену.
СЬЮ. Что там такое, милая?
ДЖОНСИ (едва слышно). Шесть. Теперь они облетают быстрее. Три дня назад их было около ста. Трудно было считать. А теперь легко. Вот и еще один полетел. Теперь осталось только пять.
СЬЮ. Чего пять, милая? Скажи своей Сьюди.
ДЖОНСИ. Листьев. На плюще. Когда упадет последний лист, я умру. Я это знаю уже три дня. Разве доктор не сказал тебе?
СЬЮ. Что за глупость! Разве могут листья на старом плюще влиять на то, поправишься ты или нет? Доктор сказал мне сегодня, что ты скоро выздоровеешь… Сейчас вспомню, как же это он сказал?.. У вашей подруги десять шансов против одного. А ведь это не меньше, чем у каждого из нас здесь, в Нью-Йорке, когда едешь в трамвае или идешь мимо нового дома. Ты съешь немного бульона, а твоей Сьюди закончит в это время рисунок. А потом она сбегает за вином для своей больной девочки и фруктами для себя.
ДЖОНСИ. Не надо вина… Вот и еще один полетел. Не надо бульона... Значит, остается всего четыре. Я хочу видеть, как упадет последний лист. Тогда умру и я.
СЬЮ (наклоняется над Джонси). Джоанна, милая, обещай мне, что ты не будешь смотреть в окно, пока я не кончу рисунок? Я должна сдать эти иллюстрации завтра. Мне нужен свет, а то я опустила бы штору.
ДЖОНСИ. Разве ты не можешь рисовать в студии Бермана?
СЬЮ. Мне бы хотелось посидеть с тобой. А кроме того, я не желаю, чтобы ты глядела на эти дурацкие листья.
ДЖОНСИ (ложится на спину, закрывает глаза). Скажи мне, когда закончишь, потому что я должна видеть, как упадет последний лист. Я устала ждать… Я устала думать… Мне хочется освободиться от всего, что меня держит, – лететь, лететь все ниже и ниже, как один из этих бедных, усталых листьев.
СЬЮ. Постарайся уснуть. Мне надо позвать Бермана, нужен его совет. Я самое большее на минутку. Смотри же, не шевелись, пока я не приду. (Уходит).
Комнату наполняет сумрак. На лестничной площадке появляются С ь ю и Б е р м а н.
БЕРМАН (с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать). Возможна ли такая глупость – умирать оттого, что листья падают с проклятого плюща! И вообразить невозможно! Как вы позволяете ей забивать себе голову такой чепухой? Ах, бедная маленькая мисс Джонси!
СЬЮ. Она уже несколько дней в лихорадке, и ей приходят в голову разные болезненные фантазии.
БЕРМАН. Бог мой! Здесь совсем не место болеть такой девушке, как мисс Джонси. Мне нужно написать какой-нибудь шедевр, и тогда мы все уедем отсюда. Да, да!
Сью и Берман заходят в комнату. Джонси лежит неподвижно. Они опускают штору до самого подоконника. Берман понуро уходит. Сью медленно садится на пол у окна, обхватив ладонями голову.

СЦЕНА 9
Студия Сью и Джонси. Раннее утро. Джонси лежит неподвижно, не сводя глаз со спущенной шторы. Сью просыпается, она спала, скрючившись в кресле.
ДЖОНСИ (командует шепотом). Подними ее, я хочу посмотреть.
Сью устало повинуется. На кирпичной стене еще виднелся один лист плюща.
ДЖОНСИ. Это последний. Почему-то я была уверена, что он непременно упадет этой ночью. Я слышала ветер. Значит, он упадет сегодня, тогда умру и я.
СЬЮ (устало). Да бог с тобой! Лист висит третий день! И, видимо, не собирается падать. Назло проливному дождю и ветру. Подумай хоть обо мне, если не хочешь думать о себе! Что будет со мной?
Пауза.
ДЖОНСИ. Я была скверной девчонкой, Сьюди. Наверное, этот последний лист остался на ветке для того, чтобы показать мне, какая я была гадкая и неблагодарная. Это грех – желать себе смерти. Дай мне немного бульона, а потом молока с портвейном… Хотя нет: принеси мне сначала зеркальце. Я, наверное, ужасно выгляжу. И обложи меня подушками, я буду сидеть и смотреть, как ты рисуешь. Сьюди, я надеюсь, ты когда-нибудь напишешь мой портрет на фоне океанского залива.
Сью обнимает Джонси. Смеются.

СЦЕНА 10.
Студия. С ь ю – за мольбертом. Входит Д э н.
ДЭН. Я был у вас в магазине, но мне сказали, что вы там больше не работаете. (Пауза.) Я зашел спросить, не слышно ли чего-нибудь о ней.
Сью отрицательно мотает головой. Пауза.
ДЭН. Я думал, вы знаете… Я ходил в прачечную. С понедельника она не была там. Она забрала вещи?
Сью утвердительно кивает.
ДЭН. В прачечной говорят, что ее видели вчера – в автомобиле. Наверное, с одним из этих миллионеров, которыми вы с ней вечно забивали себе голову.
СЬЮ. Вы говорите так, как будто в том, что пропала Джонси, есть моя вина, Дэн.
ДЭН. Я не это имел в виду…
СЬЮ. Последний раз я видела ее вот на этой кровати. Она почти оправилась после болезни и вязала ярко-синий, совершенно бесполезный шарф…
ДЭН. Когда я увидел Джонси первый раз, на ней была такая вышитая блузка. Она мне показалась паутиной, запутаться в которой сочтет за счастье любая муха…
СЬЮ. В тот день умер мистер Берман… В больнице от воспаления легких. Он болел всего только четыре дня. Утром первого дня Шлегель нашел бедного старика на полу в его комнате. Он был без сознания. Вся его одежда промокли насквозь, а руки холодны как лед. Мы не могли понять, куда он выходил в такую ужасную ночь. Потом обнаружили фонарь, лестницу во дворе, несколько брошенных кистей и палитру с желтой и зеленой красками. Посмотрите в окно, Дэн. (Дэн подходит к окну). Видите единственный лист на плюще? Это – последний лист. Вас не удивляет, что он не дрожит и не шевелится от ветра? Да, дорогой Дэн, это и есть шедевр Бермана – он написал его в ту ночь, когда слетел последний лист.
Пауза.
СЬЮ. Джонси пропала на другой день. Я не виню ее. Снять этот лист ни у меня, ни у нее не поднялась рука. А видеть его каждый день… (Пауза.) Наш дом опустел. Не ворчит больше старик Берман, не мурлычет свои песенки моя белая мышка…
ДЭН. Может, я могу чем-нибудь помочь?
Сью отрицательно качает головой. Молчание.
ДЭН (указывая на холст). Можно посмотреть?
Сью кивает. Дэн встает позади рисующей Сью, рассматривает картину.
СЬЮ. Я снова и снова рисую его портрет…. Каждый день мы встречаемся в этой комнате. Я прикасаюсь кистью к холсту, и его черты проступают на полотне. Вчера это было одно лицо, сегодня – другое… Мне хочется представить его молодым. Хочется узнать, какие женщины его любили… Чему он радовался и от чего горевал. Я ни о чем не успела расспросить его. Мне все время кажется, что он не успел сказать мне что-то очень важное. Или это мне только кажется, Дэн?
ДЭН. Он научил вас рисовать, Сьюди. И я думаю, это самое важное, что он должен был сделать.
СЬЮ. Возможно, вы правы, Дэн… Но что делать с этим страшным одиночеством, которое вгрызается в тебя… Так грустно, так пусто, так темно…
ДЭН (бережно кладет ей руку на плечо). Сьюди, если я как-то могу помочь вам…
Сью прижимается к его руке щекой. Потом выпрямляется и кладет кисти.
СЬЮ. Стойкий, надежный, неизменный Дэн…
ДЭН (роясь в жилетном кармане). У меня билеты на сегодня…и если вы…
СЬЮ. Я пойду с вами, Дэн.

СЦЕНА 11.
Кабинет в квартире Чалмерса. Ч а л м е р с работает за столом. Входит Ф и л л и п с.
ФИЛЛИПС. Сэр, к вам мистер и миссис Мюррей.
ЧАЛМЕРС (не поднимая головы). Пригласите их, Филлипс.
Входят М ю р р е й и Д ж о н с и.
ЧАЛМЕРС (дописывая бумаги). Очень рад, мистер Мюррей. Присаживайтесь. (Поднимает голову. Обескураженно смотрит на Джонси.)
МЮРРЕЙ. Мистер Чалмерс, разрешите вам представить мою жену – миссис Джонси Мюррей.
ЧАЛМЕРС (растерянно). Да-да, очень приятно, миссис Мюррей.
ДЖОНСИ. Мистер Чалмерс, не сочтите за дерзость мой визит к вам, но мне захотелось лично отблагодарить вас за ту помощь, которую вы оказали моему супругу. Дело по наследству было выиграно только благодаря вам.
ЧАЛМЕРС. Дело по наследству было выиграно благодаря Берману. Да, не удивляйтесь. За день до процесса я зашел к нему в мастерскую и увидел там ваш портрет, мистер Мюррей. Выражение лица на нем поразило меня. Я вдруг посмотрел на это дело совсем с другой стороны, и все вмиг встало на свои места. Я приложил все усилия, чтобы справедливость восторжествовало. Берман не ошибался в людях. Мистер Мюррей, я пригласил вас, чтобы отдать вам портрет. (Подает картину.) Думаю, он и в дальнейшем принесет вам удачу.
МЮРРЕЙ. Он станет мне доброй памятью о добром человеке. В моей жизни было не лучшее для воспоминаний время, если судить по тому, что я сменил особняк с Пятой авеню на сырые скверы Нижнего Ист-Сайда. Но я повстречал Бермана, который говорил: «Черт побери, Мюррей, можно потерять всё – состояние, друзей, даже доброе имя. Но ты не должен терять себя. Человек, предавший себя или другого, хуже пирата, Мюррей!» Хорошо, что все сложилось так, а не иначе. Ведь я повстречал Джонси. Я бродил под дождем в поисках Бермана, а встретил удивительную девушку в алом платье, бесстрашную и необыкновенную. Старый художник словно привел нас друг к другу.
ДЖОНСИ. Джерри, старина Берман спас мне жизнь! Какие странные совпадения подчас подстерегают нас в жизни… (Оборачивается и замечает на стене свой портрет, смотрит на Чалмерса.)
Чалмерс порывается что-то сказать. Входит Ф и л л и п с.
ФИЛЛИПС. Мистер и миссис Оуэнс, сэр!
Входят Д э н и С ь ю.
ДЖОНСИ (удивленно). Сью?!
ДЭН И СЬЮ. Джонси?!
ЧАЛМЕРС. Господа! Нужно внести некоторое разъяснение…
ДЖОНСИ. Не объясняйте ничего! Я обо всем догадалась. Я так рада! Идите – я обниму вас! Крошка Сью, я так скучала по тебе.
СЬЮ. Моя белая мышка, не было ни одного дня, чтобы твоя подруга не вспоминала о тебе. Не вини Дэна, эти полгода без тебя сблизили нас. Я счастлива с ним, Джонси.
ДЖОНСИ. Мой побег обернулся удачей для всех. Ты, моя охотница, поймала счастливую добычу – стойкого, надежного и неизменного Дэна. А миллионер, о котором ты мечтала, встретился на моем пути. Джерри, познакомься с моими друзьями. Я рассказывала тебе о них.
МЮРРЕЙ. Ну хоть что-то прояснилось. А то я уже было подумал, что удивление становится моим постоянным состоянием.
ДЖОНСИ. Да, удивление! Мистер Чалмерс, как у вас оказался мой портрет?
СЬЮ. Портрет Джонси на фоне океанского залива?! Вот это чудо! (Рассматривает картину.) Не рука ли это Бермана?
ЧАЛМЕРС. Уважаемые господа, я должен объzснить причину, по которой вы приглашены ко мне. Сегодня наступил срок оглашения документа, касающегося всех вас. Около года назад я познакомился с известным когда-то художником Шеррардом Пальмером. Талант его был уникален. Рисуя портреты людей, он выявлял их истинную сущность. Господа, вам этот человек известен под именем Бермана. Да, мистер Мюррей, под маской смешного, нелепого Фальстафа, городского побирушки, скрывался талантливый художник.
СЬЮ. Да, я всегда чувствовала в нем этот талант, особенно во время наших уроков. Мастерство выдавало его.
ЧАЛМЕРС. На вершине своего успеха Пальмер заработал значительный капитал. Все эти годы деньги преспокойно хранились на счетах в банке, в то время как Пальмер, превратившись в нищего Бермана, решил переиграть саму судьбу. Я думаю, в какой-то степени ему это удалось. Сначала силой своего таланта он приобрел состояние, а потом – что-то более важное. Вас. Вы стали для него семьей. И сегодня я пригласил вас всех для того, чтобы объявить, что мистер Мюррей, мисс Дэнфос, ныне миссис Мюррей, и миссис Оуэнс являются наследниками состояния мистера Пальмера.
Все радостно приветствуют сообщение Чалмерса.
ДЖОНСИ. Мистер Чалмерс, а что за история с моим портретом? Это алое платье я надевала всего один раз – на День благодарения. Тогда-то под проливным дождем я и повстречала Джерри.
ЧАЛМЕРС. В тот день судьба свершила не одну, а две встречи: вашу – с мистером Мюрреем, и мою – с вами. Просто для вас вторая прошла незаметно. Как сказал тогда Берман, изголодавшиеся сердца каждое получило свою крупицу счастья. У меня к вам просьба, миссис Мюррей: пусть ваш портрет останется у меня как вознаграждение и как память.
СЬЮ. Портрет на фоне океанского залива… Чем держится судьба человека?
ДЖОНСИ. Старина Берман знал ответ на этот вопрос, когда рисовал лист плюща на кирпичной стене.
МЮРРЕЙ. И когда делил со мною последний цент и укрывал своим плащом от промозглого ветра.
СЬЮ. Когда учил меня рисовать…
ДЭН. И помог обычной продавщице стать талантливой художницей.
ЧАЛМЕРС. Когда в завещании назвал вас своей семьей… Знаете, господа, богат ли ты или беден, но однажды ты понимаешь, что главное совсем в другом. В том, что ты нужен кому-то. И ему совсем не важно, беден ты или богат. И у вас одна мечта на двоих. И общий портрет на фоне океанского залива… А теперь я должен распрощаться с вами. Всего доброго, господа!
Все, прощаясь, уходят. Чалмерс подходит к окну. Филлипс в ожидании стоит у входа.
ЧАЛМЕРС (после паузы). Филлипс, приведите одного из бродяг пообедать со мной.
ФИЛЛИПС. Которого, сэр?
ЧАЛМЕРС. Любого. По вашему усмотрению. Проследите только, чтобы он был по возможности трезв, и некоторая доля внешней опрятности тоже не будет поставлена ему в вину.

КОНЕЦ
2017 

This page was made with Mobirise