(Монопьеса)
Скачать PDF
Полуподвальное помещение. Здесь живёт Лера. Во всю стену – пестрый ковер из лоскутков. Его Лера сшила давно, когда баба Валя учила её шить. Сначала это было покрывало, на новое денег не было. Потом покрывало переместилось на стену и стало ковром.
Посередине комнаты у стены стоит большой разложенный диван. На нем Лера проводит свою жизнь – ест, спит, работает. Перед диваном маленький столик со швейной машинкой. На ней Лера шьет. Слева допотопный сервант со всякой всячиной – копилка барахла. В него Лера складывает все, что когда-нибудь – наверное, возможно, а вдруг – и пригодится. Справа шкаф, повернутый к стене боком. За его дверцей Лера переодевается. За шкафом – кухонька.
Слева под потолком длинное узкое окно. В него Лера никогда не смотрит. Там нет неба, а есть тротуар и ноги.
Вся обстановка комнаты – отражение ковра на стене. По полу и дивану разбросаны разноцветные лоскуты. Куски ткани, неаккуратно свернутые, выглядывают то здесь, то там. По стенам на гвоздях, на дверце шкафа, на плечиках и без них, висят платья, сценические костюмы и т.д. – самых нелепых форм и расцветок. Готье, Диор, Версаче отдыхают.
1.
Посередине дивана сидит Л е р а. Она из породы тех девушек-женщин, у которых до пенсии трудно определяется возраст. Ей можно дать и 25, и 45. Если бы Лера была не швея, а актриса, то амплуа травести навечно бы приклеилось к ее анемичному лицу. По обе стороны от неё на диване лежат туловище и голова ростовой куклы.
Лера пытается кому-то дозвониться.
ЛЕРА. Ну как так-то?.. Как вне зоны-то... Блин...
Встаёт на диван. Поднимает телефон, пытается «поймать связь». Снова набирает номер. Снова никто не отвечает.
Как так людей-то обманывать?.. Человек ведь ждёт...
Садится, откладывает телефон. Берет туловище ростовой куклы.
Ну и чё ты тут? Как тебя вааще тут делать? Чини, блин, тебя ещё... Как хоть тебя надевают-то?..
Рассматривает туловище куклы. Надевает, путаясь. Прохаживается в кукле по комнате. Надевает «голову». В это время звонит телефон. Бросает к телефону, не видит его, шарит по дивану. Догадывается снять «голову». Торопясь отвечает, держа ее в руке.
Алё-алё!.. Да, это я – Лера. То есть Калерия… Да, И-и-игнатьева… И-игнатьев-на… Да, Калерия Игнатьева Игнатьевна… А! Да-да, наоборот. И-игнатьевна Игнатьева. Да. Я путаю все время… Чё?.. А! Это вы... Да, я от вас перехожу… и чё? Вы там безголовые, что ли? Мне позвонить должны, а у вас связь не ловит... А вот так – то ловит, то не ловит... Всё! Не заслоняйте мне тут! (Отключается.) И перехожу, и чё?.. Вы сначала сделайте, как надо, а потом спрашивайте, чё переходите. И ваще, чё вам?.. Хочу и перехожу. Хочу – не перехожу. У нас права человека – может переходить, может не переходить. Вот такой он человек. Сложное существо… Хо-чу и пе-ре-хо-жу…
Снова пытается кому-то позвонить – безуспешно. Вздыхает. Отключает телефон. Рассматривает туловище и голову куклы.
Ну, чё? Где ты порва́лась-то? Я-то тебя починю. А они мне связь не чинят. Человек ждёт. А эти не зво́нят, потому что те не чинят. Не чинят, а потом зво́нят и испрашивают: почему вы от нас переходите? Безголовые...
Звонит телефон.
Алё-алё!… Да, это я!.. Ну, наконец-то! А то жду-жду со вчера... Да, мне сказали, что вы этот портал, ну, который в интернете. Только вчера другая звонила... А, понятно, менежер... А вы кто? Кто-кто?.. Ничёсе!.. Поговорить со мной? Да-да! Я и вчера вашему менежеру сказала «да-да»! Только у меня, это, связь иногда не ловит… Встретиться?! Да, могу, конечно… (Слушает, эмоционально реагируя физиономией.) Когда?.. Хорошо. В среду могу. Всегда могу. В кафе – как?.. Подождите, я запишу. (Подбегает к серванту, ищет карандаш.) Пишу. Мер-лаж. Как?.. Без рэ? Ме-лаж… С нэ?.. Мен-лаж. А! Ме-ла-нж. Кафе. Теперь правильно… Не-а, не была. Но я найду… Поняла… А, это точно?.. Прям точно приходить?.. Хорошо. Спасибо! И вам. До встречи.
Лера отключает телефон. Замирает. Смотрит перед собой. Вылезает из куклы. Хватает первую попавшуюся выкройку. Садится за машинку, яростно строчит, приговаривая.
Два шажка вперёд – один шажок назад – два шажка вперёд – шажок назад...
Останавливается. Смотрит перед собой.
Хочет человек и переходит! Вот так! И не ждёт.
Соскакивает. Достаёт со шкафа большой том. Это БСЭ – «Большая советская энциклопедия». Трясет книгу. Из нее выпадает фотография. На фото – баба Валя. «Большая советская энциклопедия» и баба Валя – для Леры это и Библия, и Тора, и УК. С ними она советуется, у них ищет поддержки.
Лера усаживает на диване рядом с собой ростовую куклу. На её голову ставит фотографию бабы Вали. Ищет в книге нужное слово. Читает.
«Интервью – жанр публицистики, представляющий собой беседу журналиста с одним или несколькими лицами (хмурится) по вопросам, имеющим актуальное общественное значение». Так, понятно – значение… «Подразделяется на два вида: (хмурится) И.-сообщение, преследующее главным образом информационную цель, и И.-мнение, комментирующее известные факты и события». Баб Валь, ты поняла? «Имеющим актуальное общественное значение». Я – актуальная. Я имею значение. Общественное. Два шажка вперёд – один назад. Нет, баб Валь. Человек – он другой. Он куда хочет, туда и переходит.
У меня интервью будут брать. Ты поняла? Это тебе не так вот что просто... что... на машинке вон строчить. Это интервью! Это важность! Это, как если бы тебя по телевизору в Новый год в «Голубом огоньке» показали. Вот как это.
Снова читает, вполголоса проговаривая слова.
«Публицистики» – это что?.. Ну, ты, баб Валя, даёшь. Публицист-тика... Это публика значит. Вот ты приходишь в театр там, на собрание, в цирк – а там публика. Публика – она ведь просто так не приходит. Ради кого-то там никого. Нет. Публика – она такая, она знает, она ради важного приходит. Вот. А ради неважного – так это... Как его? Толпа. Вот. Толпа – она только... толпится. Глупая она потому что. А публика нет... Она ради кого попало не ходит. (Читает.) «Представляющий собой беседу». Поняла? Со мной будут беседовать. Задавать вопросы – мне. А я отвечать – им. Это тебе не на машинке строчить, поняла? (Читает.) «С одним или несколькими лицами». С несколькими – это когда один, ну, слабоват. Не умеет все сказать. А со мной вот с одной. Потому что я (читает) «имеющим актуальное общественное значение». Для общества я актуальная. Вот.
Закрывает книгу. Садится за машинку, строчит, приговаривая.
Человек хочет и переходит. Потому что он актуальный. Потому что важный.
Останавливается.
Ой, баб Валь, не начинай. Чё это я важная? А вот и важная! Все важные. Все люди важные. Это так теперь. Это в ваше время там все в колхозах были или где там ещё и не понимали, что все важные.
Снова строчит. Останавливается.
Вот в интернете – ты же не знаешь, как все там теперь. Это тебе не колхоз. Один артист, например, в Инстаграме свои ролики выставлял-выставлял, выставлял-выставлял – много лет. Но подписчиков мало было. А потом одна звезда сердечко ему поставила – и всё! Знаешь, он какой теперь раскрученный. Это тебе не твой – как его там? – ну, как? Такое слово смешное. Короче, не он тебе это. И я то же. Вот сделают интервью, напишут в интернете – знаешь, как это станет. Ты, баб Валь, даже представить не можешь. Оно все по-другому станет, вот!..
Строчит. Останавливается.
Ударник труда – вот как он назывался, этот твой из колхоза или откуда там у вас. Кого он ударил? Ударник. Это все ваши колхозы. Если бы не они, то интернет бы раньше появился… И ещё – в кафе будем беседовать. Ой... (Испуганно ищет листок.) Вот. А то уже думала, потеряла. Меланж – поняла? Слышишь, как красиво – Ме-ланж, Ме-ланж, Меланж. Как песня...
Звонит телефон. Отвечает на звонок.
Алё! Да, я...Дак вы звонили уже... Перехожу, и чё?.. Как? «Перевод в сеть другого оператора?» Ну да, другого оператора... Ряд вопросов? То есть вы сейчас будете мне вопросы задавать? А я отвечать? То есть как интервью?.. Ой! А вы можете перезвонить? Только обязательно. Через десять минут. Только точно позвоните! Вы будете спрашивать, а я вам отвечать! Хорошо? Всё, жду!
Отключает телефон. Подбегает к шкафу, достаёт из него платья, примеряет на себя. Глядится в зеркало в дверце шкафа. Хватает с гвоздя пестрое, нелепое платье. Напяливает его на себя, торопится. Звонит телефон. Отвечает в наполовину надетом платье.
Алё! Толян, ты сейчас вообще не вовремя... Ну, дела. Чё хотел? Нет, не починила еще… «Еле-3» сейчас будут звонить... «Еле-3». Да, плохая связь... Да, перехожу. Когда они-то звонят, хорошая. Толян, блин, они мне вопросы будут задавать... Как – зачем? Чтобы я отвечала. Тренироваться буду… Чё-чё, на вопросы отвечать… Нет, тебе не могу. У тебя вопросы дебильные... Всё, давай. Пока.
Отключает телефон, оправляет платье, бежит к шкафу. Телефон снова звонит. Лера отвечает, роясь в шкафу.
Толян, блин, ты заслоняешь мне... Чё хотел?.. Заменю. Когда?.. Сегодня воскресенье... Хорошо... Ой, Толян-Толян, только не в среду... Ну, не могу. У меня, это – будут брать... как его... То есть я буду давать, это... Ты дурак, Толян. Всё, отвянь... Да неважно. Дела, блин. Всё, пока.
Примеряет перед зеркалом видавшую виды шляпу. Надевает туфли на каблуках. Бежит, спотыкаюсь, в закуток кухоньки, гремит посудой. Бежит к серванту, роется в нем. Находит помаду, красит губы. Дальше роется, находит хрустальный бокал. Бежит с ним в кухоньку, на ходу его протирая. Наливает в него из чайника воды. Возвращается медленной походкой к дивану, в руке – бокал.
Теперь Лера изображает, по её мнению, светскую львицу. Смотрит на телефон, ждёт. Надевает наушники. Ждёт. Спохватывается, прячет фотографию бабы Вали в энциклопедию.
Звонит телефон.
Алё. (Снимает наушники.) Блин!.. Кхм… (Надевает наушники.)Ал-ло! Я вас внимательно слушаю... Да, готова... Разговор записывается? Круть! То есть, это – прекрасно... Да, я... это... Да, приняла решение сменить оператора... Очень интересный вопрос! Вот вы знаете, на это есть причины... Хорошо. С удовольствием обозначу, как вы говорите. (Показывает жестом «yes» – получается!) Во-первых, год назад померла баб Валя... Спасибо. Вы очень соболезнованный. То есть соболез-но-вающий… соболез-ненный… Ну вы поняли. Баб Валя была очень хороший человек. Она у меня одна была. Больше никого. А человек – он ведь, знаете, какой. Он важный, он актуальный. А ещё он, знаете, какой? Он вдруг хочет – и уходит. Я пришла, а она спит. Ну, это я потом поняла, что она, это, не спит. А я пришла и разговариваю с ней. Говорю, говорю, а она не отвечает... Чё?.. Куда звонила? Баб Вале? Зачем мне ей звонить? Она вот на диване этом лежала… Как при чем?.. Вы меня слушайте или как?.. Я говорю: я пришла, она на диване лежит. Я с ней разговариваю – она молчит. Она неживая уже была, понимаете? Но все равно меня слышала. Да, я точно знаю, что слышала. Я и сейчас с ней часто разговариваю… Кому звоню?.. Баб Вале?.. Да вы что?! Как я ей сейчас-то позвоню? Сейчас я уже не могу ей звонить… Исправите?.. Смогу ей звонить? Да, вы что?!.. Нет-нет, не надо! Это такие дела. Вы меня на это не подводите. Это нечистые дела. Батюшка говорил: нечистые. Она меня и так хорошо слышит. И без телефона. А вот по вашей связи ни хрена не слышно. Ой, извиняюсь. Не слышно ничего. Плохо то есть... Где? Ну, я дома в основном. Из дома звоню, да... Зачем вам адрес?.. Чё проверить? (Оглядывает свою комнату.) А вы, чё, прийти хотите?.. Давайте я вам в следующий раз скажу. Вот, потом дальше. Когда вы в том году на 30 рублей повысили, я стерпела. Хотя это целый моток, понимаете?.. Как чего? Ниток. Ниток моток. Вот вы сами позвонили, а не слушаете толком. Это в год 12 мотков. (Задумывается.) А ведь точно – двенадцать мотков, блин... Чё? Как при чем? Ну, вы даете? Вы клиентов своих знаете – или как? Я вот про своих всё знаю. Вот Васька Болт с третьего этажа новые трусы заказал сшить – это что значит?.. А я и так по существу. Вот вы же сами мне эсэмэску прислали. (Ищет в телефоне, читает.) «С болью в сердце сообщаем, что скоро Вы будете переведены в сеть другого оператора. Дайте нам последний шанс». Это вы писали?.. Ну! Я и даю… А как я у вас останусь, если вы про меня ничего не знаете? Так вот, если Ваське новые трусы нужны, значит, бабу новую наметил. А если… Чё?.. (Слушает.) Нет, не все претензии. Ну вы даёте! Дак вы в этот год опять на 30 рублей! Я даже считать не буду, а то расстроюсь, блин, совсем... Чё? Скидка?.. Скидку дадите?.. Как? Пожизненно? Это что значит?.. Прям до смерти?.. Ну, я не знаю... Как-то прямо грустно стало... Баб Валю опять вспомнила... Сколько? 25 процентов? Знаете, я вам честно скажу. Хотя вы и не заслуживаете. Я плохо проценты. Ну, когда их в школе проходили, я болела. Да, проценты вообще трудно. Многие не понимают. Вон Толян вообще право-лево не понимает. И ничё – живет как-то... Да, тоже болел... А вы можете мне проценты в рублях сказать? А лучше – в мотках… Хорошо... Передумать?.. Ну да, могу и передумать. Ещё шесть дней? Хорошо…А вы мне позвоните ещё? Когда? Вы мне только до среды позвоните, хорошо? Потом я уже не смогу передумывать. Некогда будет. Да, хорошо. Завтра... До свидания...
2.
Лера красит волосы перед зеркалом в дверце шкафа.
ЛЕРА. Ой, баб Валь, ты вообще ничего не понимаешь. Надо же, это, выглядеть. Интервью все-таки. Я им как скажу... Я им скажу: «А вы знаете...» Или вот так сделаю: «Да-да, как точно вы подметили. Моя жизнь – сплошной календоскоп событий...» Точно календоскоп? Ну да... Я интервью много насмотрела. Там, знаешь, что главное? Делать вид. Вот такой. (Изображает.) Нет, вот такой... (Изображает.) Да, точняк. Такой. Будто ты что-то знаешь. Но тебя не проведёшь. Ты такая: да-да, конечно. А сама смотришь такая: типа, не на ту, это, ну напали, у меня вообще календоскоп. Я там разные фразы назапоминала. «Я так устала от этого вопроса». «Отношения с этим человеком оставили неизгладимый след в моей жизни». «Мои дела, мои творения лучше скажут за меня». «А вот этот вопрос выходит за рамки нашего разговора».
Надевает на голову с намазанными краской волосами целлофановый пакет.
Баб Валь, а можно я твои очки одену? (Подбегает к серванту, ищет очки. Примеряет перед зеркалом.) Нет, не камильфа. (Снимает очки. Смотрится в зеркало.) Баб Валь, а я красивая?.. Ну да, на любителя. А вот ты знаешь, красивые-то – они что? (Рассматривает свои ноги.) Думаешь, побрить? Ай, ладно. (Ложится на диван.) Красивые – они ведь, это, одинаковые. (Берет телефон, листает ленту.) Вот, вот и вот. Если их вообще в ряд поставить, то и не отличишь, блин. А некрасивый – он другой. Он не как все. У него там или уши торчат, или нос какой-нибудь смешной, или вообще – весь урод. И на него смотрят – его запоминают. Вот актёр этот есть... Такое имя ещё дурацкое... (Ищет в телефоне.) Такое... как рыба название... Камбала... Камбал и там дальше кэч-мэч... Во! Кам-бер-бэтч. Точно. Бе-не-дикт. Знаешь, сколько у этого Бэтча поклонников... Если весь наш город взять, то и больше… Бе-не-дикт Кам-бер-бэтч… Вот если бы он у нас во дворе жил, то как бы его звали? «Беня». «Беня Камбала» – так и звали бы… (Садится.) Баб Вер, а у нас ведь, правда, люди злые какие-то. Вот прямо представляю: он идет – а они ему: «Беня Камбала! Беня Камбала!» А он идет такой из кино… Нет, не был бы он в кино. Был бы вон с Толяном или за гаражами с мужиками сидел…
Пауза.
Ладно. Я-то смогу. Завтра как возьмут интервью, и всё – Лера звезда! Я – когда много денег буду получать, заживем мы с тобой… Я тебе оградку сделаю. Хорошую, как у Петровны. Да лучше даже. И памятник хороший... Я вон, может, вааще все поменяю... Но я, баб Валь, знаешь, не буду как другие. Они вон знаменитыми становятся и начинают все подряд выкладывать. Чё ели и где были – это ещё ладно. Они же там такое навыкладывают, стыдное, баб Валь. Что ты всегда говорила? Это твоё только. Ну, интим, в смысле. Вот у меня зуб сбоку выпал, видишь? Так я его не фоткаю, что там дыра. Это ж стыдно. Это интим. А они, как чё стыдное случится, так и пишут. Побьют кого кто или чё-нить заболит – выкладывают. Это какой ты важности человек, чтобы всем знать надо, что у тебя флюс где-нить вскочил? Это, знаешь, отчего они так? Они сначала известные стали, ну, из-за какого-то там важного дела, а потом ничего важного не хотят или не могут делать. А уже привыкли, что им там и сердечки ставят, и пишут все. Вот и фоткают стыдное. Чтоб манить внимание. А ещё – они может, одинокие, и их дома пожалеть некому. Вот они и мучаются, бедные. А у меня вон ты есть. И сошью когда чё, тоже не одинокая. Да и вааще, я когда известная стану, буду людям помогать. Это другие там, чтоб мужики или знакомства, а я нет… Такой календоскоп закрутится. Ты даже не представляешь себе…
3.
Лера при полном параде сидит на диване. В нетерпении постукивает то рукой, то ногой. Смотрит в телефон.
ЛЕРА. Еще четыре часа. Блиииин…
Листает ленту. Останавливается, задумывается, набирает номер.
Алё… Здрасте. Меня Лера зовут. У меня, это, связь иногда пропадает. Это всё «Еле-3». Так что знайте… Хоть и обещали лучше сделать. Но я вам по секрету скажу: мне кажется, они врут, заманивают только... Куда звоню? Вы же доставка пиццы?.. Ну, вот, вам и звоню... А, да, конечно. У вас пицца есть?.. Какая?.. Разная? Мммм, понятно. А про какую-нибудь расскажите. Чтобы вкусная... Да-да, все вкусные. Но расскажите все-таки. (Слушает.) Как-как? Халупень? ...Халапеньо. А! Понятно... (Слушает.) Пеп-перони? И пар-мед-жано? Класс! А вы можете ещё таких слов наговорить?.. А, поняла. Конкретно, что хочу заказать… А с сыром есть?.. А без сыра?.. С чем, с чем?.. С плесенью? Да вы что?! Мне с плесенью не надо. Если у вас там напортилось, то вы зачем людям-то говорите? Я вот если криво строчку нашью, так перешиваю. А как же!.. Заказывать? Нет, не буду. Я и не собиралась. Вы давайте там исправляйте все, а я вам потом позвоню. Пока.
Отключает телефон. Сидит, смотрит перед собой. Пауза.
Баб Валь, а ты чё все молчишь-то?.. А я знаю, чё молчишь. Ты в меня, это, не веришь. Думаешь, что я не важная. Что они меня зря позвали. Ошиблись. Что никакая я не для интервью... А батюшка говорит, что не верить – это грех. Ты поняла? Вот ты в бога своего веришь? Веришь. А ты его знаешь, бога-то своего? Он где? Он воооон как далеко. И не разглядеть. А я здесь. Я всегда и отвечу, чё поросишься, и ваабще... Я-то всегда с тобой. Это же – как ее? – нон... нонценса какая-то получается. В него – не понятно, какой он там – веришь, а в меня нет.
Ну, это понятно, что они – просто, что я человек – интервью делать не будут. Им какая-то важность нужна или интерес. (Пауза.) А чё? Я вот шью. Вот, костюмы для ярмарки на день города. Для этих, актеров. Вот чучело на Масленицу. Белью постельное. Да вааще весь двор в моем ходит. Детишкам вон маленьким. Ты знаешь, сколько теперь это все стоит? Вон Нинка со второго подъезда родила. Нинку-то помнишь? Бегала ещё такая. У неё мать в пекарне работала. Дак двойню родила. Я им все нашила – и пеленки обметала, и распашонки нашила, и чепчики. Знаешь, это на сколько тыщ, если покупать?.. И таких денег-то не наберешься... Да я так все нашила. Они меня крестной обещали. А потом передумали чё-то. Там свекровка приехала. Нехорошая она, баб Валя. Злая. Я когда у них в последний раз была – ну, принесла, чё нашила, – так она мне в чай плюнула... Неа, не при мне. Но я все равно знаю. У ней на лице написано. Знаешь, есть такие люди – у их по морде видно, что плюнут и не перекрестятся. Не хожу больше к ним...
Пауза. Смотрит на ковёр-покрывало.
А вот! Как его? Пач...пэч... (Ищет в энциклопедии.) Блин, такое слово ещё... На этого – Бэтча – похоже. Нету... Пэч... пач... Ну, когда из лоскутков шьют. Как же он?.. Пэчвок, вот! Щас я сфоткаю, чтоб им показать сегодня. Ну, на интервью. (Фотографирует ковёр.) Пэчвок. Даже в книге нет. Что это значит? Значит, это редкое. Значит, я важная.
А ка́ли-ма́ли мои?! Ка́ли-ма́ли то мои. Как мы про них-то забыли! Вот ведь дурынды! Ка́ли-ма́ли забыли. Во даем мы с тобой! Да как так-то...
Лезет под диван. Вытаскивает из-под него большой старый чемодан. Открывает. Он полон тряпичных кукол. Достаёт кукол по одной, рассматривает, раскладывает перед собой.
Ка́ли-ма́ли мои... Блииииин... Вот это первая. Баб Валь, помнишь?.. Эта-эта. Я ещё тогда ей глаза и рот нарисовала фломастерами. Не умела ещё вышить-то... Это в первых классах было... Выставка какая-то... Поделок. Там кто чё принёс. Некоторые прям как из магазина, а не сами. А я ей платье из своего сарафана сшила, в котором все лето бегала. Все и стали смеяться, что я себя сшила. И тогда и стали звать их ка́ли-ма́ли…
Баб Валь, а вот вы меня Калерия назвали зачем? Чтобы повыё... Молчу-молчу... Мамка тогда за мной в школу пришла – мамка тогда была ещё – не спорь. И кричит меня: «Каля! Каля!» А мы тогда всем классом во дворе гуляли. А все же меня Лера звали. Это мамка одна зачем-то Калей. Ну и все! Все и начали кричать: «Ка́ля-ма́ля! Ка́ля-ма́ля!» Так всегда потом и звали до конца. Если бы Бэтч у нас в городе родился, то мы бы с ним вместе ходили. Тогда бы ему вслед камбалу кричали, а про меня бы меньше думали... Ну, он выше ведь ростом. Его видней...
Баб Валя, люди злые, понимаешь? Дети тоже. Только дети просто злые, а взрослые специально. Они эту злость в себе специально делают, чтобы жить... Вот батюшка сказал: «Калерия – это хорошо. Это такая святая мученица была». А я не хочу, чтобы как мученицу. Я радоваться хочу, а не мучиться... Вот странный твой бог какой-то. Кто мучиется, тот святой. А кто радуется, тот чё?.. Ну, и ладно. Сегодня интервью возьмут, все по-другому станет... Я точно ведь помню, какую за какой шила. Эту вот в шестом классе, когда в больнице долго лежала. Эту в лагере. Там тоже конкурс был. Вы ещё тогда ко мне ни разу не приехали. Эту вот, как мамка померла. Эту – как из школы уйти. Их друг за дружкой положить – получится, это, как её? Эйволюция моя, вот. Ой, баб Валь, ну, чё ты понимаешь. Эйволюция, говорю. Творческая – я в одном интервью слушала. Сейчас покажу тебе.
Листает энциклопедию.
Вот! (Читает.) «Эволюция биологическая...» Хм, биологическая... Ну и чё? Биологическая – она как творческая. «...историческое развитие организмов». Вот, видишь – развитие. Ты сравни эту и эту. Эта вон криво и голова набок. (Читает.) «Определяется наследственной изменчивостью, борьбой за существование...» Вот, точно! У этой ка́ли-ма́ли, видишь, голова как пришита. Пашка-Кореец её у меня из сумки стащил, по партам с ней прыгал и нехорошее на ней показывал. Мы подрались, потянули, и голова оторвалась. Я потом так ревела. Не хотела её больше... (Читает.) «...естественным и искусственным отбором. Приводит к формированию адаптаций (приспособлений) организмов к условиям их существования, изменениям генетического состава популяций, видов...» Фу, чё понаписали? Сами-то хоть поняли? «...образованию, а также вымиранию менее приспособленных видов...» Ну вот ещё! Как это – вымиранию? Ка́ли-ма́ли не за тем. (Захлопывает книгу.) Сами вы там к вымиранию. Вот понапишут – сами не поймут. Эйволюция – такое ведь хорошее слово было. Нет, они взяли вымирание в неё вписали. Вот говорю, баб Валь, злые они. Даже в книгу свою злость всунут... Я вот эту ка́лю-ма́лю с собой возьму. Пусть её тоже в интервью поместят. Так и скажу: мои творения все скажут за меня.
4.
В комнате сумрак. Лера, в костюме ростовой рекламной куклы, сидит на диване.
Снимает голову куклы. Сидит с ней в обнимку.
Кладёт голову рядом. Закуривает. Курит, уставившись в одну точку.
5.
В комнате темно. Лера, в костюме ростовой куклы, лежит на диване, обняв её голову. Звонит телефон. Лера не шевелится.
Телефон снова звонит. Лера сбрасывает вызов, телефон звонит снова. Лера отвечает на звонок.
Да... Дома... Не вышла сегодня... Не смогла заменить... Завтра... Пятница завтра... Толян, отвянь... Здесь она. А где ещё-то?.. Починила... Сам заберёшь... Всё, пока. У меня дела... Да, ночью... Толян, не смешно ваще... Не хочу... Не надо, сказала ведь... Завтра приходи... Нормально у меня всё... Завтра, говорю, заберёшь... Я сказала: нормально... Крестись тогда... Крестись, говорю, раз кажется... (Отключает телефон.)
(Рассматривая голову куклы.) Ты порва́лась, тебя зашить надо... Ну, вот... Бедная ты моя... Ка́ля-ма́ля моя. Как ты так? Порва́лась и молчишь. Не переживай…
Вылезает из костюма. Достаёт нитку и иголку.
(Зашивая голову куклы.) В голове дыра – это не камильфа, поняла? Сейчас мы тебя зашьём, и всё станет хорошо. Всё станет хорошо. Ты же ка́ля-ма́ля. Два шажка вперёд – один шажок назад – два вперёд – один назад – два шажка вперёд – один шажок назад...
Утыкается лицом в голову куклы, обнимает ее.
(Поднимает лицо.) Ты ж не человек. Если ты напортилась, тебя чинят. Вот, Толян завтра придёт, а ты без дыры. Работать пойдёте.
Надевает голову куклы. Сидит в ней. Плечи Леры вздрагивают – она плачет.
Снимает «голову».
Блин, ты Толяном пропахла... Чё вы с ним делали-то такое? Я бы в тебе сидела и сидела, чтоб никто не знал про меня. Но ты воняешь, блин... (Вытирая слезы.) Я как ты стала. Пустая, и не чувствую ничего... Человек – если он хочет, то уходит. Хоть куда может – от других уйти. А вот от себя не может. Чтобы не знать про себя. Чтобы не знать, что он не важный. Если ему никто этого не говорит, если он один, если он пустой...
7.
Лера сидит на диване. Перед ней раскрытая энциклопедия. Берет телефон. Смотрит на него, о чем-то напряжённо думает.
ЛЕРА (записывает голосовое сообщение).Это Лера, то есть Калерия... Игнатьева Игнатьевна... (Глубоко вздыхает.) Я, это, сказать хотела... Что вы... (Начинает плакать.) Что вы... Да блин!
Отключает телефон. Пытается справиться со слезами. Глубоко вздыхает.
(Записывает голосовое сообщение). Это снова я, Лера. Вы первое не слушайте, это слушайте. Я чё сказать хотела. Вы себя журналистом назвали. Так вы не журналист... не журналист-ка. Да! Вы только вред. Журналист – он что... А вот он что. (Читает.) «Журналистика ставит своей задачей как можно более адекватное отражение мира, выявление истины...» Адекватное, слышали? Истины – понятно? А вы – вы нет. Вы не адекватные. Вы не за истину, вот. Вы... вы как... Семён. У нас во дворе Семён жил. Он, это, как сказать-то... не с женщинами, короче. Он хоть и старый был, и бабка у него была, а парней молодых к себе заманивал, за выпивку. Я ещё тогда маленькая была. У нас во дворе сарай был. Вот он их туда и заманивал, типа, выпить дам. Кто не знал, те шли. А мы из окошка наблюдали, как эти парни потом оттуда выскакивали, а кто и бил его. А чаще просто – под сраку ему пинали, и все. Смешно было, и жалко его иногда. Но все равно так ему и надо. И вот вы как Семён этот. Не, я не против. Кто с кем хочет, это ихнее дело – я вообще не осуждаю. Я про обман. Вы ж меня так же заманили, как Семён этих парней. А за это у нас во дворе бьют. (Пауза.) Я вот все думаю, о чем вы мне там рассказали. Это как из куклы ростовой вон человека вынать. Она пустая становится, неживая… Вы из меня человека вынали, понимаете?..
Пауза.
Вот вы домой приходите, у вас кто есть? Наверное, все есть. Мамка там, батя даже, может, есть... сестры, братья... Вы приходите, и они: «Как дела? Как работа?» А вы чё? Правду им говорите? Что вот я сегодня лоха нагрела?! Да? Так вы говорите? Что я вот сегодня человеку в душу насрала?! Насрала и всё! И пох мне, пох на это! Пусть он там идёт – говно это моё переваривает. А у меня эта – как её? – сенсенция… сентанция. Подписчики, лайки. А лох он потому и лох – переживет. Не то ещё говно глотал. Вы же вот написали. Прям большими буквами. Я запомнила. «История о том, как умершую наркоманку посадили в тюрьму, а она, чтобы лечиться от рака, доказывала, что живая. Часть 2. Интервью с дочерью». У вас, оказывается, ещё и первая была! Я же ... Я же... Я же как должна-то теперь жить...а?! Скажите мне, скажите, журналисты хреновы! Как?! Вы ж ещё и по сериям разделили. Часть 2. Это вам кино, что ли? Кино, я спрашиваю?!.. Я ведь к себе только пришла, с меня спросить некому. Только сама могу спросить. А с вас кто спросит?.. А вы-то всем рассказали – и чё? Кто-то ещё намучится от этого, как я?! Скажите, больно кому-то ещё? Хре́новы! Хре́новы! А то, что человек вот здесь дышать не может, вам же пох! Вам пох! Вам пох...
Отключает телефон, плачет. Курит, смотрит в пустоту перед собой. Открывает БСЭ. Медленно, один за другим вырывает из неё листы.
(Записывает голосовое сообщение.) Это снова я – Лера... Вы, это, знаете, где у мамки могила? Напишите мне... Я это, думаю: вы ведь не знали, что я не знаю. А я не знала – понимаете?! Я не знала. Я ж думала, мамка давно померла. Что она просто болела и всё. Что я нужна ей была... У меня и фотография есть: мы с ней вот на этом диване сидим – вот так вот. Она меня обняла, а я смеюсь, и она меня в нос целует вот сюда. И мы вот такие с ней всегда. Радостные. Вместе... Я ж думала: она померла давно. Если б я знала, я бы приходила к ней, жалела её. Болезнь не любит, когда жалеют... Вот в чем они её там похоронили? В больничном? В тюремном? А я бы ей такое платье сшила! Я умею! Ей бы понравилось. Она бы в нем красивая лежала... Вы, это, напишите мне где... Мне с ней поговорить надо...
8.
Лера сидит на диване. Ставит пред собой фотографию бабы Вали.
ЛЕРА. Ну, чё, баб Валь. Давай с тобой эту будем проводить – как её? – очную ставку, вот. Это когда друг другу правду говорят и вааще все, что про кого думают. Чё молчишь? Я теперь все знаю, баб Валь, хоть молчи, хоть не молчи.
Садится к фотографии спиной.
Баб Валь... А ты сука, баб Валь!.. Ты зачем мне про мамку наврала? Ты зачем её живую-то похоронила? Они же мне все рассказали… Она наркоманка была, баб Валь. Ты знала? Знала. Что квартиру свою продали из-за её долгов и сюда переехали, знала? Знала. Ты её мертвой за это сделала? Они же мне фото показали это – ну, заявление – твоей рукой. Ты её пропавшей называешь и просишь, это, признать, что померла она. Баб Валь, а она ведь на дачах в Заречье жила. Ты же знала. Она ведь звонила тебе. А ты звонки от меня прятала. Они говорят: ты меня защищала. Ты её мертвой сделала, чтоб мне жить? Чтоб я чё – покрывала эти твои шила? Ка́лей-ма́лей этих шила? Баб Валь, ты дура. Такая же, как те, кто её в тюрьму посадили. Она у них в бумаге мертвая, а им пох. Посадили и всё! Если ты лох – на тебя всем пох. Это Толян так говорит… Но если ты лох, то тогда и тебе на всех пох... И мне теперь пох, баб Валя – чё ты там говоришь, как тебе вааще. Отговорила ты, по ходу. Вот…
Журналисты сказали, что они её зря посадили, то есть специально. У них там план. Люди, может, и не преступники совсем. А у них там план – цифры. И они этих людей преступниками делают. Чтобы цифры сходились. А может, они тоже проценты не понимают. А мамку сделали. Типа она распространяла. А она нет. Не делала этого. Журналисты так и сказали: не делала. Она несчастная была... Ты мне другое, баб Валь, скажи. Когда она в тюрьме заболела и нужно было в суд пойти и сказать, что не помирала она, ты почему не пошла, а?! У нас тех, кто помер, не лечат, баб Валь. У нас их только в тюрьму садят! Поняла?! А она ведь просила тебя! Она ж не наркоманка уже там была, в тюрьме. У неё же рак был этой – третьей степени. Они говорят: она на костылях в суд-то... Её привезли, а ты не пришла. Ты сука, баб Валь. Чё бог-то твой тебе в ухо ничего не шептал? Или чё, у него это можно – детей своих живьем хоронить? Или мамок у детей забирать? Можно у него это? Или вы чё там с ним решили мамку в эти – в мученицы записать?.. Чё молчишь-то?! А?! Или ты сама это придумала? А ему не сказала? Никто не может это сделать. Хоть какая мать и есть. Я б сама решала – идти мне к ней или не идти. Она, может, меня увидела бы– и по-другому бы все захотела. Она ж там одна была – в больнице-то. И умирала одна, по-настоящему. Никто ее не пожалел там. Ты-то вон здесь, на диване, как положено, как королева, блин, какая-то. А она чё? Нельзя живого человека в мертвецы записывать.
Пауза.
Это что ж получается? Ты ж её два раза. Сначала, чтоб нам жить не мешала. А второй-то раз за что? Почему? Она ведь умирала там – в больнице. Ей лекарства были нужны. Чтобы не так мучиться. А ты – а ты не пошла её живой признавать. Значит, убила ты её. И я с тобой тут... на машинке строчила... Баб Валь, так мы мамку-то... Как мне теперь? Как мне быть-то теперь? Как?! Чё молчишь-то?!..
Пауза.
Пришла она к тебе там? Вместе вы? Или как? Проси прощения у ей, если пришла к тебе!.. А если не идёт, то я к ней приду. Меня-то она захочет... Я-то одна теперь здесь! Как мне теперь жить-то и знать, что вы такие? Что такие мы! Что такие мы! Как?!..
9.
В комнате темно. Лера лежит на диване. Звонит телефон. Лера не сразу отвечает на звонок.
ЛЕРА. Да... Да, я... Не надо уже ничего... Не хочу я... Да, перехожу. Ухожу от вас от всех. Насовсем. Человек – он такой: хочет и уходит... Да, говорили мне... Не нужно... не нужно мне пожизненную скидку... помню, что до самой смерти... Дак вы опоздали... Не звоните больше. Меня не будет...
Отключает телефон. Лежит неподвижно.
10.
Лера строчит на машинке, что-то напевая.
Звонит телефон. Она отвечает на звонок.
ЛЕРА.Алё... Алёооо... Толя-ан!.. Алё, блин! (Звонок срывается.)
Лера звонит.
Алё, Толян... Да опять не ловит, блин. Задрали... Да поменяю, поменяю я оператора. Толку-то только. Чё хотел? Давай резче, а то мне тут доделать надо... (Слушает.) Чё?! Да блин, Толян!.. Когда?.. Нифигасе... И чё, прям посерьезке забрали?.. Ну, чё, допрыгалась твоя маманя... Зато теперь бухать не будет... Светка ревет?.. Дак при мало́й, что ли, забрали?.. Ну, ко мне приводи... Дай мне её... Светка, привет! Это тётя Лера... Ты чё ревешь-то?.. Вернется твоя мамка... Ну, не знаю. Сколько дней, сколько дней. Вот чем больше ревешь, тем дольше и не вернётся... Знаю, мне тоже без мамки плохо. Но моя-то вот совсем не вернётся. Померла потому что... Твоя-то живая. Вот и не реви. Давай приходи ко мне завтра. Тебя братуха ко мне приведёт. Ему на работу надо. Я тебя такому научу. У меня машинка швейная есть. Будем шить. Два шажка вперёд – один шажок назад... Чё? Да хоть чё. Хочешь, платье тебе сошьём, сарафан... Ачё хочешь?.. Пижаму? Без проблем. У меня тут ещё ка́ли-ма́ли есть... Чё такое? А вот реветь не будешь – покажу. Мы с тобой вместе новую ка́лю-ма́лю сделаем... Придёшь? Хорошо. Реветь больше не будешь?.. Конфеты?.. Щас вот тут заказ сделаю, и конфеты тоже будут. Дай мне Толяна ещё... Толян, а чё говорят – на сколько её закрыть-то могут?.. А, понятно, мала́я слушает... Давай я тебе скажу, а ты «да» или «нет» ... Меньше года?.. До трёх?.. Ещё больше?.. А, блин, она же на условке была... Это капец, Толян. Ладно, разберёмся... А Светка... Ну, чё Светка – сочиним чё-нибудь. Не правду же мало́й говорить, сам подумай... Ладно. Говорю же, придумаем чё-нибудь. Всё, давай. Жду завтра.
Отключает телефон. Строчит на машинке, приговаривая.
Два шажка вперёд – один шажок назад – два шажка вперёд – один шажок назад...
Пауза. Рассматривает изделие, которое шьёт.
Мамка, а ты красивая была? Или не очень?.. А я, знаешь, кто? Я – иприсинист. Это такие художники раньше были. Я в интернете читала. Они людей не такими, какие они есть, рисовали. Там картинки даже были. Человек-то нормальный, женщина там. А они её такой нарисуют – хоть стой, хоть падай. Я сначала думала: они рисовать не умеют. А потом поняла. Знаешь, они это зачем? Чтоб про них говорили все. Раньше интернета не было. Вот они и нарисуют по-уродски, а все говорят: как же так? а какой смысл? А поди его найди – смысл-то... Но это не все так. Некоторые иприсинисты хоть так и рисовали, но под этой картиной они другое видели. (Рассматривает то, что шьёт.) Вот и ты у меня непохожая получаешься. Но я-то тебя настоящей вижу. Красивой. А это просто – иприсинизм, поняла? Я когда к тебе приду, это и не важно будет.
Шьет. Пауза.
А еще, знаешь, чё я делаю? Я когда вечером куда-нидь иду, я в окна заглядываю. Там люди жизни свои живут. Интересно. Но я больше без людей люблю. Чтоб просто комнаты. Хочется быть в них. Смотришь в них – и вот здесь вот, по груди, тепло. С улицы они другие – хорошие всегда. Никогда не было, чтобы не хотелось в них. И я иду, смотрю и думаю, что я в них. И так хорошо, тепло... И хоть одна, все равно хорошо. Человек – ведь он такой: он в уме, куда хочет, туда и заходит. Вот я и захожу.
Шьет. Пауза.
А ещё я тут шла недавно – смотрю: а в окне этот, Семён. Ну, помнишь, жил у нас во дворе давно, ещё когда ты была. Ты ещё говорила, что он больной просто. Ну, что парней заманивает. Я как его увидела, всё потом думала, думала... Вот если бы Бэтч жил у нас, а не за границей, то чё? А вот тебе и чё! Я на другой день снова пошла смотреть. Не видела его. А через неделю смотрю: сидит такой там, в своей комнате, и пофиг ему, что он Бетчу мог жизнь напортить! Все, что ли, от него убегали? А если Бэтч не смог бы? Не смог убежать – и всё! Ни кино тебе, ни вааще... Нее, так нельзя. Это же вред-то какой! Он, значит, будет жить себе, припевать, а Бэтч мучиться? Чтоб про него не только «камбалу» кричали, а чё похуже?.. Я сходила – сообщила на него. Они там в процентах смогут посчитать, сколько меньше зла станет. Это они тебя ни за что посадили. А Семена за дело. Если они тебя неживую смогли посадить, его-то тем более – вон он, живёхонький, в окне. Был. Теперь нету его там – я проверяла.
Заканчивает шить. Расправляет перед собой сшитое. Это тряпичная ростовая кукла в виде мешка, похожая на женщину. Раскладывает её на полу.
Мама любит Калю... Каля знает... Каля к мамке придёт, и они вместе будут. (Залезает вся в сшитую куклу.) Мамка Калю любит... Каля к мамке пришла… Калю теперь из мамки не вынать… Мы теперь вместе, мы теперь навсегда... Человек – он такой, он к мамке хочет... Каля к мамке пришла… Мамка Калю любит...
Застегивает себя в кукле изнутри. Лежит неподвижно.
Январь-февраль 2021
Designed with Mobirise site software